— Но почему? Ты же знаешь, что я не способен причинить тебе зло.
Я натянула майку и джинсы. Мне не хотелось, чтобы он понял, что я только что встала.
Я открыла ему дверь. Он стоял на пороге — высокий, неуклюжий, с мотоциклетным шлемом под мышкой. Внимательно осмотрел меня, проверяя, все ли у меня цело. Окинул взглядом мои руки и ноги, лицо и шею. Искал следы побоев.
— Да все уже нормально… — тихонько шепнула я ему.
— Ты что, хочешь сказать, что я зря перся в такую даль?
— Нет, не зря. Ты доказал мне, что любишь меня, а это стоит самых дорогих подарков.
— Вечно ты со своими доказательствами любви…
Он вошел в дом, расстегнул кожаную куртку, положил на стол шлем, причесал волосы пятерней и спросил, не найдется ли у меня банки пива. Дома я всегда держу в холодильнике пиво — для него. Покупаю упаковками по двенадцать банок в супермаркете и прячу в холодильник. Никто, кроме него, не имеет права к нему прикасаться. Никто. Я пошла на кухню и на полке холодильника нашла банку.
Он открыл ее и выпил. На верхней губе у него осталась полоска из пены. Я смотрела на нее, взволнованная до глубины души. Потом он спросил:
— Ну а мучителя-то мне покажут?
Мы втроем выпили кофе.
Они почти не разговаривали между собой — так, обменялись анкетными данными. Слова цедили сквозь зубы. Каждому из них принадлежал мой отдельный образ, и ни тот, ни другой не собирались ни с кем им делиться. У меня возникло впечатление, что я — ставка в какой-то игре. Я не испытывала ни малейшего желания притворяться — смеяться, задавать вопросы. Снова поднялся ветер, и брат сказал: ну все, пока, мне пора ехать.
Я проводила его до мотоцикла. Протянула ему шлем, потом подставила щеку для поцелуя.
— Не нравится мне этот мужик, — сказал он.
Я чмокнула его в шею:
— Тебе никогда не нравятся мои мужчины.
— Он выглядит неестественно…
— Что ты имеешь в виду?
— Ты тут поосторожней…
Я смотрела, как он уезжает, и махала рукой ему вслед.
Я не хотел ей зла. Просто моя любовь была слишком сильна. Любовь порой выходила из берегов и заставляла меня поступать жестоко.
Я хотел стать для нее воплощением Судьбы. Вернуть ее на истинный путь, путь, созданный именно для нее, и сделать так, чтобы она наконец научилась любить себя. Меня возмущала мысль о том, что она в себя не верит. Она была королевой, моей королевой. Но сама считала себя пустым местом. Мелким хворостом для костра, который она зажигала, чтобы ослепить окружающих.
Я не собирался творить из нее другого человека, я хотел только, чтобы она нашла самое себя. Снова стала маленькой девочкой, которая все видит и замечает, которую не обманешь, которая слишком рано поняла, как устроена жизнь. Вернула себе безжалостную проницательность, дар ясновидения и невероятную отвагу, то, что у нее отняли, содрали с нее, как раздевают куклу.
Ей пришлось снова наряжаться — наспех, в первые попавшиеся лохмотья притворства и иллюзий. Чтобы спрятаться. Чтобы забыть свой позор. Забыть, что ее изранили, не оставив живого места. Снесли ей голову своим грубым равнодушием.
Я хотел стереть из ее памяти всех этих случайных мужчин, которые на нее даже не смотрели, а если смотрели, не видели ее. Стереть все эти романы с привкусом горечи и неизбежные расставания, сожаление о которых она привыкла скрывать за маской стойкого оловянного солдатика. Я иногда чувствовал ее хрупкость и уязвимость, понимал, что ей не за что уцепиться и приходится играть роли, в которых она теряет свою сущность. Роль испуганной девочки или прожженной сердцеедки, робкой ученицы или увенчанной лаврами начальницы. Я не собирался ее менять. Я хотел, чтобы она сама себя признала, примирилась с собой и выбросила вон все свои маски и страхи.
Именно это я и почувствовал с первого дня нашей встречи — ее отчаянные шатания, вынуждающие ее вешаться на шею первому встречному, лишь бы он говорил с ней о ней и дал ей поверить в себя. Она искала взгляд, который поможет ей стать самой собой. Я был этим взглядом. И я намеревался собрать ее воедино. Сил у меня хватило бы на двоих.
От этого стремления и зародилась во мне дикая страсть, с которой я не всегда мог совладать.
Я хотел, чтобы она стала совершенством. Тем самым она воздала бы честь себе и нам обоим.
В ресторан мы больше не ходили.
Доехали до ближайшего городка и отправились в магазин, чтобы купить продукты и приготовить ужин дома.
Ты явно собрался смести с полок все, что там стояло, и твой богатырский аппетит меня развеселил. Вино красное, белое, розовое, шампанское. Лосось, окунь, морской язык, устрицы, два вида моллюсков, королевские креветки — и приправы ко всему этому. Камамбер, реблошон, ливаро, шевр, канталь, шаурс, плавленый и плесневой овернский сыр. Эндивий, салат, грибы, помидоры, кабачки, брюссельская капуста, морковь, лук, чеснок, пряные травы. Багет, деревенский хлеб, черный хлеб, хлеб с изюмом, хлеб с орехами…