— Слушай, мы все это не съедим! Мы же завтра уезжаем!
— Ну и что? Зато у нас будет выбор. У тебя будет выбор: что захочешь, то и приготовим.
— Ты ненормальный. Совершенно ненормальный!
Заднее сиденье машины уже было завалено провизией, а ты все продолжал доставать из тележки все новые и новые пакеты: с паштетом, мясными консервами, золотистыми бриошами, сметаной, курицей от местных фермеров, несколькими десятками яиц. Я подумала о своей матери: расход-приход, расход-приход. Она бы точно не одобрила такое мотовство. Она бы прожгла тебе затылок взглядом своих черных глаз.
Ты посмотрел мне на руку и увидел мои часы.
— Это что, единственные часы, которые у тебя есть?
— Да. И они мне очень нравятся. Я их никогда не снимаю.
— Я куплю тебе новые, гораздо лучше. Красивые и дорогие.
Я покачала головой. Не надо. Но ты не отставал. Схватил меня за руку, потащил к витрине ювелирной лавки. Давай выбирай. Бери самые красивые. Я их тебе дарю. Нет, повторяла я, не надо. Я не хочу. Они мне не нужны.
— При чем здесь нужны или не нужны? Вопрос не в нужде, а в желании.
— Значит, я не желаю. Я их все равно не стану носить.
— Даже если это будет мой подарок?
— Послушай, не надо настаивать. Я не стану их носить.
Во мне опять вспыхнул страх. Забил гейзером. Я боялась тебя. Ты превратился в страшное чудовище в семимильных сапогах, прячущее за спиной нож. Мне захотелось сбежать от тебя подальше. У меня пропали все желания вообще: пить, есть, смотреть на часы.
Мы спускались по пешеходной улице, и я заметила витрину аптеки, а в ней — рекламу косметических средств, в том числе дневного крема, который увлажняет кожу, питает ее, замедляет старение и создает барьер против окисляющих веществ. Мне нужен крем, свой я забыла дома, но я промолчала. Ты ведь способен скупить всю аптеку, заикнись я об этом. Я всего лишь задержалась перед витриной на несколько секунд, покосилась на рекламу крема и тут же ускорила шаг. На всякий случай…
— Зайдем выпить кофе?
Я успокоенно кивнула.
— Садись пока, я сейчас.
Ты пальцем указал мне на ближайшее бистро, в котором я заняла столик.
Наконец-то одна, подумала я. И тут же одернула себя. На что тебе жаловаться? Тысячи девушек мечтали бы оказаться на твоем месте. Заваленная подарками — драгоценностями, часами, рыбой, тонкими винами, овощами и салатами. Так что прекрати это самокопание. Получай удовольствие. Ты не умеешь получать, это верно. Ну, вот и учись.
Я закурила сигарету, заказала кофе и большой стакан воды. Смотрела на прохожих. Сегодня рыночный день. Идут женщины в цветастых платьях, мужчины в темно-синих пиджаках. Это мое любимое развлечение — смотреть на деловито снующую толпу, подслушивать чужие разговоры.
Передо мной остановилась небольшая компания. Они загородили мне обзор, и я разозлилась. Пришлось вытягивать шею, чтобы увидеть, что происходит на улице. Я сердито крутила головой, но они стояли как приклеенные и не думали двигаться дальше. Парижане — шумливые, самодовольные. Двое мужчин и женщина с корзинкой в руках. За корзинку цепляются детские ручонки. Я пересчитала детишек — один, два, три… Три белокурые головки, беспокойно оглядывающиеся по сторонам. Три шалуна, вот-вот готовые сорваться и улизнуть, если бы не усталый, почти автоматический жест, каким мать удерживает всю троицу на месте.
— А она хоть работает, эта прекрасная блондинка? Или она только и умеет, что лизаться? — спрашивает один из мужчин — лет пятидесяти, в рубашке от «Лакост» с расстегнутым воротником, с газетой под мышкой.
— Не думаю, — отвечает второй, раскуривая сигару. — Хотя определенный талант у нее наверняка есть. Все же она развелась с первым мужем, чтобы выйти за него!
И они громко хохочут. Первый спрашивает у второго, как ему понравились «Давидофф номер пять», которыми он его только что угостил. Они беседовали между собой, то с серьезным видом хмуря брови, то одобрительно похлопывая друг друга по плечу. Все это время женщина хлопотала над детьми: наклонялась к одному, поднимала пустышку другого, ловила за комбинезон третьего… Вот она поправила шапочку на самом маленьком и вдруг тихо, без всякой агрессии в голосе, произнесла: