Я был в полном нокауте, меня вгоняла в транс именно серьезность случившегося. Как будто все напряжение, копившееся между нами на протяжении лет, единожды материализовалось в ее поступке. Это меня убило, особенно когда я узнал, насколько взбудоражил ее перепих с этим сраным мобалийцем и как ей хотелось, чтобы у них все повторилось. На самом деле она, конечно, потом призналась, может, чтобы сделать мне приятное, что он был в постели не лучше меня, но ее опьянила новизна ощущений, сам факт того, что с ней был не я. Господи, только не это, это слишком жестоко! А главное — еще куда ни шло, если бы это заставило ее проявить ко мне сочувствие, если бы измена сделала ее нежнее, легче, если бы она отвела душу и повернулась ко мне своей кроткой стороной! Если бы это ее утихомирило! Если бы возродило ее любовь ко мне! Так нет же! Она принялась долбать меня пуще прежнего! Теперь она не прощала мне не только поползновения бросить ее три месяца назад, не только того, что своими постоянными стенаниями я отравил ей ее «чудный зигзаг», как она выражалась, но и того, что я не был тем парнем. Меня убивало именно то, что она поставила на мне крест. Она больше меня не любит. То есть весь головокружительный ужас был не в самом акте измены, а в том, как в нем проявлялась личность Александрины. Именно то, что она смогла дойти до конца, полизаться и потрахаться с этим парнем, сделало ее в моих глазах психологически сильнее. Я понимаю, что супружеская измена — это не смертельно. Но в данном конкретном случае, уверяю тебя, это было смертельно. И дело тут не в моей сверхъестественной чувствительности. Будь на ее месте какая-то другая женщина, более ординарная, веселая, менее склонная к депрессии, более раскрепощенная, — короче,