И вот тётя хватилась, а меня нет. Она по лесу бегала, искала, кричала, думала, что я заблудилась, и вот бросила покос и пошла домой. И всё по дороге кричала, боялась домой идти: может, я – в лесу, не знала, что делать. Она наревелась, пока пришла домой. А я дома.
Ещё у меня была подружка Дуня, мы жили рядом, у неё сестра на 2 года младше. И у меня тоже сестра Рая, двоюродна. И вот мы везде играли вместе, ходили за ягодами. И вот мы играем, Дуня на что-нибудь рассердится на нас, набьёт и побежит. На другой раз тоже набьёт и побежит. И мы её прозвали гусихой. «Гусиха улетела, полетела от нас!». Ей не нравилось, она дралась. Но часто я её звала за костышами к речки на берег. Там всегда гуси гуляли и теряли костыши, ето крупные перышки. У нас их принимал реможник, который ездил по улице, мы ему сдавали, а он нам – кольцо медное или гребёнку из проволоки. У нас радость!
И вот один раз пошли за костышами. Весело – гуси ходют, цыпляты. Набрали костышов много. Долго ходили. Когда пришли домой, бабушка мне кушать дала, а потом зовёт под сарай: айда, слушай. А Дуню бьёт дедушка ремнём, так сильно. Она кричит: ой, дедынька, не буду долго ходить, ой сильно больно! Я и бабушка стоим, слушаем, я плачу. Мне жалко. Пошла заступаца. Я пришла, а он на меня тожа замахнулся, я отбежала. Он очень строгий был. А с Дуней мы подружки стали на всю жизнь.
В 11 лет меня повезли в поля боронить, утром неохота вставать, но дядя уговариват: я тебе куплю шали с цвятами и с кистями. Вот я была рада, но ждала каждый год и так не купили, потому что нас много, всем покупать денег нет. И я была за мальчишку, боронила, коней путала, распутывала, и везде я ему помогала. Я была самая старшая.
Боронила я верхом, научилась ездить сильно даже голопом, мне казалось лучше, чем рысцою – задницу отобьёт. Дядя варил обед, он был очень рад, что я научилась боронить и с конями управлятца. У нас было три лошади.
И вот война, революция. И вот я помню, как дядю Петю избили казаки. Его до полусмерти избили, и лошадь направили по дороге домой из лесу. Он хотел коням покосить травы, на дворе был престольный праздник Ильин день, и вот они его чуть не убили. Я взглянула в окошко и бабушка: а он на линейке, называлась такая телега, оне его бросили, а лошадь привезла его домой. Пострадал за охапку травы. И он сказал: я им отомщу!
И вот объявили войну, он ушёл добровольцем в Красну армию, оставил троих детей, двух девочек и мальчика. Как он ждал сына! И вот он ушёл, потому что тяжолая была жизнь. Землю – сеять хлеб – покупали у казаков. И травы до самой деревни нашей – всё было казацкое. Даже ягод наберём, а оне двухвосткой избивали и отбирали у женщин. Вот тогда дядя Петя не утерпел, ушёл воевать против казаков. Но он не вернулся домой, помер тифом.
Казаки на весь полк напустили тифа, и весь полк помер от тифа. Хоронили в общую яму.
А Лёля, дядя, остался с сиротами: от дяди Пети трое и я, четвёртая.
Дядя тоже уставал, он был добрый. Никогда не ругался, никакими словами не обзывал. Такой был весёлый шутник, он нас, сирот вырастил и выдал взамуж. У Лёли жена тоже была очень добрая.
У Лёли ноги болели, он был в плену. Он их простудил в Германии. Я была самая старшая, нас четыре девчонки. Коней я очень любила, и оне мне всегда своё мурло протягали, чтобы я их погладила и ещё у нас была собака звали Рябчик, до чего умный был: от меня не отходил, куда бы я ни пошла он за мной идёт, если я его не возьму, бывает что он мне не нужон, то он заскулит жалобно. Лёля скажет: уж возьми его. Когда возьму его, он так рад: вперёд меня бежит, то остановитца хвостом повиляит. Лёля до чего был добрый, ни когда меня не ругал, только шутил со мной, он жалел меня, его сестры сирота дочь.
Очень много было в поле работы, закончим сев, начинаем пары пахать. Я не пахала, Лёля пахал, а я варила обеды. Тут я стала подрастать, тожа помогала: за водой схожу и коний пою, путаю и распутаю, чтобы Лёли полехчи было, а тут покос сено косили и метали, а я граблями железнами сгребала на лошадя. Пока сено убираем уже хлеб поспевает, Лёля косит литовкой, а мы снопы вяжем, много навяжем снопов, потом таскаем в кучи и ставим в суслонку. Поставим десять снопов и десять снопов закроем – называтца суслонка. Ой, как тижоло было! Мне было 14 и 15 лет я была жиденька, худенька силы нет с утра до вечера, темно домой приедем, утром снова чуть свет будют снопы возить с поля на гумно. Мне тижоло поднимать к верху разжнетцами, ето такия вилы – два рожка, и вот Лёля меня научил класть клади, ето снопы ложат много-много друг к дружке и называетца кладь. Ето кладут только мужики, а у меня живот болел от тяги. Тут лён убираем, рвём его, в снопы вяжем, колотим валками, семя выколачиваем, тут его стелем, чтобы он был белый – полежит месяц снимаем, опять – в снопы, везём домой. Столь много работы в поле было, но праздники все почитали. Едем домой и в баню, котора тётка истопит. Вымоемся, на другой день празнаваем, отдыхаем. Так было весело!