Когда Лёлю увезли на Пласт в тюрьму, на него накладывали не посильно разверстку хлеба, и остались баба и тетя Егоровна. И на другой день пришёл Лаврушка, из бедных, и полез в подпол и начел выгрёбать картошку. Там всего было 15 ведер, и баба села к лазилу и говорит: Лавруша, оставь хоть ведёрочко картошки. Он говорит: оставлю. И вот когда выгреб, ушёл, тетя полезла в подпол – ни одной картошнчки не оставил, ни одной, не то што ведро, на зло. На это тетя и баба заплакали. Ети бедняки рады были, что им дозволили такую власть, ето знал бы Ленин, он бы етова не дал бы. Власть была на местах, что хотели, то и делали. Лёля был не богатый, у него одни сироты, средний был. Он был работящий и мы тоже хорошо работали, в холодке не сидели, а беднота отчего – оне не любили работать, оне сидели в холодочке, я знаю. Бывало, поедем в поля в детстве – не хочетца, а едем в поля лён рвать, ето наша работа была, посмотрю на соседей, рядом жили: сидят под сараем за солнышком, и мы им завидовали, что посиживают Макаровы. Конечно, не все, есть и работали, но у них какой-нибудь случай был: то не уродился хлеб, то погорели чисто. Но, как Лаврушка Казарин – он вечно был лодарь – и много таких Лаврушек губили хороших людей. Сгубили моего Лёлю. Как нам его жалко было! Так он погиб в тюрьме, Лёля, родненькай дядя, мамин брат.
Жила я и у тётки Дуни. Я нянчилась. У ней было пять детей, и меня бабушка посылала помочь ей. И вот так я и росла у дедушки и у бабушки, и у дяди с тётей.
А у отца тоже было пять детей, очень трудно было бы жить. Он был бедный и он горел. Всё сгорело: дом, и что было в дому. Был очень ветер сильный. Пол деревни сгорело. И вот ему трудно было. Был голодный год. Одна девочка у него умерла с голоду.
Я подросла, мне было 16 лет. И у меня случилась большая горя. Пимокат привёз валенки, скатал на праздник Рождества, и вот четыре пары тётки стали мерить, надели. А у меня были сшитые вместе, чтобы мои валенки не попали тёткам. Мои – немного меньше. И вот я взяла ножик, были сумерки, вечером. Стала етим ножом разрезать, он тупой и я перевернула лезвием кверху, и снизу стала резать. И резанула прямо в глаз. Зажала глаз: ой, больно! Бабушка испуганно плачет: смотри, что видишь, нет? Баба, нет, что-то, как рамка висит перед глазом. Ето кровь спустилась немного, а мне кажется – рамка. И запрягли пару лошадей, и погнались ко врачу на Пласт, 25 километров.
Был врач Шерстобитов. Ну, положили. Месяц лежала, мази пускали и всё. У меня было много слёз. И у бабушки. Я – большая девушка, мне надо человека на жизнь, и вот у меня беда. Была горя, но всё же на милость у меня не заметно было. Спрашивали: который глаз сбедила? Я говорю – правый. Незаметно. Ето бы ладно, в том беда, что фельдшер своим родным сказал, что он стекает. Но ведь – деревня, друг от друга слышут.
Когда мне исполнилось 17 лет, мне очень тижоло было. Хорошие ребята гнались за мной, я себя вела скромно. У меня больше браку не было, считали умной. Но вот были вечёрки и пришёл один с другого краю, и посадил меня на колени. Ето у нас заведено было. И вот на другой раз он опять пришёл, и рядом сел со мной. И вот потанцевали по-нашему, кадрель плясали. Так и познакомились. И я его стала ждать. Ето был Петя Писанов.
И вот я слышу, что он сватает Марию Евсину, я так и ахнула! Вот у меня опять горя. Видно – из-за глазу. Ведь она – страшная, корявая сильно, она тоже – сирота. У них вечеринка, она была моей подругой. Я к ней пришла на вечер, смотрю, она снимает цветы, я спрашиваю: что случилось? А мне говорят, что жених сбежал. Я ушла в другой дом, я ничего не знаю. Тут, в етим дому, гармошка и девчата, и меня позвали. Вот мы поплясали, и вдруг приходит с ихай стороны родня, и говорит, отозвал в сторону: тебя ждёт Петя у ихай родни. И я, конечно, обрадовалась и оделась, пошла. Пришла к нему, он встретил, взял мои руки, сказал: будешь моей женой, пойдём регистрироваться. И пошли ночью, в 12 часов, чтобы невестина родня не развели, оне хотели развести.
Рассветало. Нас повезли в церковь венчаться. Когда венчались, очень много людей было. Когда свенчались, поехали в его дом. Приехали, упали с ним в колени к отцу и матери, прощения просили. И они со слезами нас простили. И вот через неделю свадьба – в самую Масленку. И вот уж я счастливая была! Свадьба была очень весёлая. Мы с Петей дружны были. А его невеста на другой год вышла взамуж за Шестерина. Он и она – обои были сироты. Но жили хорошо.