И вот началась новая жизнь, совсем другая. И мы жили два года вместе с его семьёй, я была десятая. Свёкар Григорий Обрамыч и свекровь Акулина Егоровна, и старший брат, Григорий Григорьевич, и его жена Серафима Евсеевна, и у них двое детей, ишшо братья – Яков и Егор, и мы с Петей двое – 10 человек. Жили все дружно, но тесно. Две комнаты. И вот старшего брата Гришу отделили врозь, взяли им избу, лошадь и корову. А мы остались, прожили так два года, нас тоже отделили врозь. А сын Яков – он тоже отделился с женой. Сын Егор – уехал на Пласт учиться на рабфак. Отец и мать остались одни. Все разлетелись!
У меня ещё была подружка Дуня, она рядом жила, у неё сестра на два года младше. И у меня тоже сестра двоюродная. И вот мы четверо играли, гуляли и ходили за ягодами. И вот, когда повыросли большие, я уже вышла взамуж, и у меня родилась дочь, а мы с Петей хорошо жили, дружно, и так ненарадовались на доченьку, она родилась такая красивая, как куколка, и вот ети сёстры были бойки, и они договорились: давай напугаем Петю с Нюрой. А мы уже жили врозь от родителей, одни. Вот мы с Петей легли спать, уже спали. И оне под окошко подошли, и кричат нам: возьмите ребёнка нектоного, ето у нас обычай такой, я ето называла – подкидыш. И оне побежали. Петя быстро соскочил и догнал Талю, схватил её: стой, куда бежишь, от меня не уйдёшь. Та тоже перепугалась и дрожит, и говорит: Петя, ето мы с Раей пошутили, ето не ребёнок, а полено завернули в одеялко. Пришло ко двору и подняли, развернули, там – полено. Мы всё время хохотали над ними и над нами: они такие были озорницы.
Мы с Петей жили в одном доме, через сени – тётя. Сильно любили Клаву. Она была очень красивая и скромная. Жили мы очень дружно. Пришлось уехать, в колхоз стали загонять. Мы не захотели. Подружка моя, котора рядом жила, Дуся, мы с ней очень дружили, но пришлось разъехаться. Она вышла взамуж за пожилого и на детей, уехала в Губаху, далеко от нас. А мы – на Пласт. Долгие годы не виделись.
У меня погиб муж, а у Дуси помер. Он работал в шахте и простыл, её муж, и она вернулась обратно в город Пласт с четверыми детями. Трое – её, а один не родной. И вот мы снова подруги неразлучные. Делимся и горем, и радостью. Мы, как родные. Люди спрашивают: как вы родня с Евдокией Ивановной? А я говорю: ни как, только мы семь лет подруги. И вот уже нам 78 лет – и всё подруги. Мы не можем долго не видеться. Теперь живём в разных городах: она – на Пласту, я – в Южноуральске. И всё равно ездим в гости. Но уже постарели. У меня была операция, и нет здоровья. Всё болит, а охота к ней в гости. И не могу поехать. И она тоже болеет. У ней голова сильно болит. И вот, кто из нас вперёд помрёт. Уже всё ушло от нас прежнее. Детей вырастили, определили. И, только бы жить, да радоваться, жизнь хорошая, как вспомним старое – сердце кровью обливается. Она тоже настрадалась, также, как я. Вот сидим и всё вспоминаем прежнюю жизнь. И плачем с ней.
И мы в деревне через пять лет, как отделились от отца, уехали на Пласт. В деревне у нас народились две девочки. На Пласту одну девочку похоронили – Лидочку, младшую. А старшая, Клава, с 29-го года. Тут родился сын, с 34-го года, Лёня. Через три года – второй сын – Юрий. Так мы жили все в согласии. Третий сын родился Виктор, 1941 года. Так я счастливо прожила 14 лет. С 28 года до 42-го года жили так, что нам все завидовали. Один карактер! Он говорит – я его слушаю, я ему что-нибудь говорю – он меня слушает, и в каждом деле мы были согласны. Много люди нам завидовали.
Вот даже люди к нам приходили. Пришла Анна Назарова и говорит: Нюра, ты знаешь, за чем я пришла? Говорят люди, что вы с Петей хорошо живёте, знаешь, может, какие наговоры? У меня Поля, дочь, плохо живёт с мужем, может, ты поможешь нам, а-то оне хочут расходиться. Я глаза вытаращила и не дышу с удивления. Тётя Анна, я обсолютно ничего не знаю, мы обоя простые, и обоя любим друг друга, вот мы и живём хорошо. Нет-нет, тётя Анна, я ничего не знаю. И она ушла недовольна, что я ей ничего не сказала. А чего я скажу, если я ничего не знаю?!
Вот так мы жили, только на славу людям. Когда я пойду куда-нибудь, он в окошко всё время глядит сначала, всю меня обглядит – ладно ли у меня, скажет: всё хорошо. И мне казалось – каждый день праздник. Всегда у нас было весело. Он был весёлый, с родными я была дружна. То ли я его любила, и потому всю его родню любила. И оне тоже меня любили.
У Пети была одна сестра старше всех. И я её считала как за мать. Всегда мы с ней советовались. У меня никого нет, все тётки померли, мамины сёстры.
Когда нам передали на Пласт что баба с тётей остались голодом, тогда у меня Петя работал в шахте и получил боны на золото, мы купили муки сеянки, и я настряпала много калачей и попросила соседку, чтобы подомовничать, у меня было двоя детей – Клаве 4 года, Лидия маленькая. Я их оставила и понесла в деревню пешком, а мешок был тижолый, до деревни 25 километров, и вот я несла и не чувствовала, что тижоло мне. Принесла, захожу в избу, баба и тётя, как увидали меня и заплакали и с горечью рассказывали, как их обдирали бедняки. Говорят, нарвали щавеля, изрубили и сварили, посолили и кушали, а хлеб из лебеды – лепёшек настряпали. И вот я насмотрелась на них, и всю дорогу плакала, когда обратно шла домой. Такое было время, кто чего может делать?