Снежный барс тряхнул мордой, принюхался к лицу ребенка, слизал с его щек соленые слезы и, наконец, отступил.
Он сидел рядом, как большая домашняя кошка, и забавно морщил нос. К чему-то принюхивался, порыкивал. Он то склонялся к лицу ребенка и лизал его щеки и шею, то вдруг с фырканьем перепрыгивал на другую сторону. Пару раз красавец настороженно вел ухом, предостерегающе рычал.
Солнце садилось неторопливо. Сумерки сгущались, наполняя вечерний воздух теми особенными ароматами и запахами, которые так разительно не похожи на дневные, пыльные и суетливые.
Когда край северного светила коснулся западной кромки равнины, барс содрогнулся, заметался. Он суетливо вскочил на валун, на котором так и осталась валяться кроличья тушка, подхватил ее неловко в зубы, соскочил, едва не свалившись, вниз и бросил кроля рядом с беспамятным ребенком. Еще раз обнюхал и облизал лицо мальчишки. Сделал широкий круг трусцой вокруг места, где лежал Андрэа.
Солнце скрылось уже на четверть.
Барс неловко рванул в сторону от мальчишки, но отчего-то лапы его уже не держали. Рухнув в пыль, он метался по мелким камням, рыча от боли, скручивающей все внутри.
***
Когда Андрэа пришел в себя, рядом больше не было белоснежного барса. Солнце село наполовину. От пронизывающего холода ребенок вздрогнул всем телом и попытался сесть.
Звуки врывались в его сознание постепенно. Сначала шум ветра, трепет тонких веток калины... шорохи грызунов в траве, а затем крик спугнутых чем-то ворон. Лай лисицы где-то вдалеке. Казалось, он слышит даже звук, с которым бьются друг о друга мелкие песчинки, гонимые ветром по равнине.
Внезапный сдавленный стон заставил Андрэа широко распахнуть глаза и резко подскочить вопреки его весьма удручающему состоянию. В нескольких шагах от него, чуть скрытый тем самым замшелым валуном, лежал еще довольно молодой мужчина, то и дело скручиваемый болезненными спазмами.
Абсолютно белокожий, с длинными, превратившимися в паклю белыми волосами, он скреб ногтями землю, неловко хватал ртом воздух. Андрэа пробрала дрожь – он чувствовал в незнакомце силу; непонятную, дикую, ничему неподвластную.
Словно учуяв в мужчине «своего», такого же, как он, ребенок бросился к незнакомцу, упал рядом с ним на колени и возложил ладони на тяжело вздымающуюся грудь.
- Дыши! Сейчас все пройдет! – шептал мальчишка, совсем позабыв и о страхе, и о голоде, и о собственных саднящих ранах.
От его узких детских ладоней исходило тепло. Оно широкими волнами растекалось по всему бледному телу мужчины, согревая, снимая боль, даря умиротворение.
- Вот так, все хорошо, - шептал Андрэа, чувствуя, как успокаивается боль незнакомца, как расслабляются его мышцы, сведенные судорогой.
А потом тот открыл глаза. И снова зеленющий взгляд широко распахнутых в удивлении глаз мальчишки пересекается с серебристым взглядом почти прозрачных серых глаз. Как у барса.
- Ты!.. – восклицает Андрэа. – Ты тот самый барс! Такого не бывает!
Он трогает осунувшееся лицо мужчины, кончиками пальцев очерчивает его черты, затем ключицы и шею.
Незнакомец прикрывает устало глаза и только улыбается в ответ.
- Ты же чуть меня не сожрал! – вдруг понимает ребенок и отскакивает в сторону.
Мужчина внезапно смеется – заливисто, искристо.
Он с прежней своей кошачьей ловкостью подскакивает, взбирается на камень и усаживается, скрестив ноги и упершись руками перед собой.
- Я не собирался тебя есть. Я как раз подкрепился одним незадачливым кроликом, - голос мужчины чуть хрипловат. И говорит он размеренно, словно вновь примеряя к себе человеческую речь.
- Зачем же ты бросился на меня?!
- А зачем ты так орал?
- Я первый спросил, - насупившись, пробормотал Андрэа, обхватив себя руками.
- Мне было весело, - рассмеялся мужчина. – Я хотел поиграть.
Андрэа даже рот раскрыл от удивления! Ну, надо же! Поиграть хотел!
- Такой взрослый, а ведешь себя как... как ребенок! – прокричал мальчик и уверенно зашагал к своим скудным пожиткам. – Приличные люди себя так не ведут. И перед незнакомцами голыми они тоже не ходят.
Мужчина снова рассмеялся, соскользнул с камня и исчез из поля зрения мальчика, а уже через мгновение предстал его взору облаченным в длинную белую тунику, перехваченную по поясу нешироким ремнем. Волосы его были ухожены и собраны в хвост, подвязанный кожаным шнурком. На лице и теле не осталось и следа от недавней усталости и изможденности. Андрэа только рот раскрыл в удивлении.
- Что же тебя так удивляет, ребенок? Я учуял в тебе силу еще задолго до нашей встречи. Такую необычную, согревающую. Спасибо тебе за то, что снял мою боль.
Бывший барс легко преодолел расстояние и в следующий миг уже накидывал на плечи Андрэа теплый шерстяной плащ.
- Ты, наверное, впервые сбегаешь из дома? Твой отец уже близко.
- Откуда ты знаешь?
- Я чую это.
Мужчина не говорил «чувствую», он говорил «чую», как будто и вправду был все еще зверем. И это немного нервировало ребенка. Но... отец уже близко. Значит, он ищет его, значит, Андрэа что-то значит для него? Неужели он дорог отцу?
- Конечно, глупый! Отец любит тебя.
- Прекрати читать мои мысли!
Незнакомец рассмеялся.
- Мне не нужно читать твои мысли. Я читаю твои чувства, Андрэа.
Мальчик вскинул голову, и хотел было уже спросить, откуда тот знает его имя, но тут же передумал, встретив чуть насмешливый серебристый взгляд.
- А как тебя зовут?
- Никак. У меня нет имени. Но если тебе так будет проще – придумай любое.
- Так не бывает, - вновь ответил ребенок и подобрал свой заплечный мешок и отцовский нож. И тут он увидел кроля. Резко обернувшись, Андрэа пытливо уставился на мужчину. – Это ты для меня?
Получив утвердительный ответ, мальчик отыскал в мешке огниво, деловито взвесил его в ладони.
- Антиль. Я буду звать тебя так.