Я хлопаю по своей сумке.
— Мой телефон тут.
— После занятий я буду ждать тебя здесь. Удачи тебе в школе, парнишка, — напутствует он.
Я улыбаюсь, глядя на него. Ему пятьдесят лет, значит, ему было сорок, когда мы прибыли на Землю. Из-за возраста переход дался ему труднее. Он до сих пор говорит с сильным лориенским акцентом, который часто принимают за французский. Поначалу это было хорошим алиби, поэтому он назвался Анри — Генри и сохранил это имя, меняя только фамилию вслед за мной.
— Ну, я пошел править школой, — говорю я.
— Веди себя хорошо.
Я иду к зданию. Как и в большинстве школ, толпы детей слоняются по территории. Они разделены на группы, есть качки и чирлидеры, ребята из музыкальных групп со своими инструментами, умники в очках, с учебниками и смартфонами, любители марихуаны, которые держатся особняком и не замечают никого другого. Парень — долговязый и неуклюжий, в очках с толстыми стеклами — стоит один. Он одет в черную футболку «НАСА» и джинсы и весит никак не больше пятидесяти килограммов. Он держит в руках переносной телескоп и смотрит через него в небо, которое в основном закрыто облаками. Я вижу девушку, которая фотографирует и легко переходит от одной группы к другой. Она потрясающе красива, с прямыми светлыми волосами, спадающими ниже плеч, кожей цвета слоновой кости, высокими скулами и нежными голубыми глазами. Кажется, все ее знают, все с ней здороваются, и никто не возражает, когда она их фотографирует.
Увидев меня, она улыбается и машет рукой. Я удивляюсь, с чего бы, и оборачиваюсь посмотреть, нет ли кого-нибудь позади мной. Есть. Двое ребят обсуждают домашнюю работу по математике, но больше никого нет. Я оборачиваюсь к ней.
Девушка идет ко мне и улыбается. Я никогда не видел такой симпатичной девушки и тем более никогда с такой не разговаривал. И уж точно ни одна так мне не махала и не улыбалась, словно мы были друзьями. Я тут же начинаю нервничать и краснеть. К тому же я подозрителен, как меня и обучили. Приближаясь ко мне, она берет камеру и начинает меня фотографировать. Я поднимаю руки, чтобы закрыть лицо. Она опускает камеру и улыбается.
— Не стесняйся.
— Я не стесняюсь. Просто пытаюсь защитить твой объектив. Мое лицо может его сломать.
Она смеется.
— С таким хмурым видом может и сломать. Попробуй улыбнуться.
Я улыбаюсь, слегка. Я так нервничаю, что, мне кажется, готов взорваться. Я чувствую, что у меня горит шея, и руки становятся теплее.
— Это не настоящая улыбка, — говорит она, поддразнивая меня. — При настоящей улыбке надо показать зубы.
Я широко улыбаюсь, и она фотографирует. Обычно я никому не позволяю себя снимать. Если мое фото появится в Интернете или в газете, то отыскать меня станет гораздо легче. Оба раза, когда такое случилось, Генри был в ярости, он добрался до фотографий и уничтожил их. Если бы он узнал, что я сейчас фотографируюсь, у меня были бы большие неприятности. Но я ничего не могу с собой поделать — эта девушка так хороша и так очаровательна. Когда она фотографирует меня, ко мне подбегает собака. Это гончая с коричневыми висящими ушами, белыми ногами и грудью и стройным черным туловищем. Она тощая и грязная, словно бездомная. Она трется о мою ногу, скулит, старается привлечь мое внимание. Девушке нравится картинка, и она заставляет меня встать на корточки, чтобы можно было сфотографировать меня вместе с собакой.
Но как только она начинает щелкать, собака пятится назад. Чем больше она пытается снимать, тем дальше уходит собака. В конце концов она сдается и несколько раз фотографирует меня одного. Собака сидит примерно в десяти метрах и смотрит на нас.
— Ты знаешь эту собаку? — спрашивает она.
— Никогда раньше ее не видел.
— Ты ей явно нравишься. Ты ведь Джон, верно?
Она протягивает мне руку.
— Да, — отвечаю я. — Откуда ты знаешь?
— Я — Сара Харт. Моя мать — ваш агент по недвижимости. Она сказала, что ты, наверное, придешь сегодня в школу, и предложила тебя поискать. Ты сегодня единственный новенький.
Я смеюсь.
— Да, я познакомился с твоей мамой. Она приятная.
— Ты пожмешь мне руку?
Она все еще протягивает мне руку. Я улыбаюсь, пожимаю ее, и это точно одно из самых приятных ощущений, которое я когда-либо испытывал.
— Ого, — говорит она.
— Что?
— У тебя рука горячая. Действительно горячая, как будто у тебя лихорадка или что-то еще.
— Не думаю.
Она отпускает мою руку.
— Может, у тебя просто горячая кровь.
— Да, может быть.
Вдалеке звенит звонок, и Сара говорит, что он предупредительный. У нас пять минут, чтобы добраться до классов. Мы прощаемся, и я смотрю, как она уходит. Секунду спустя что-то ударяет меня сзади по локтю. Я поворачиваюсь, и мимо проносится группа игроков школьной футбольной команды в форменных куртках. Один из них сердито смотрит на меня, и я понимаю, что это он ударил меня своим рюкзаком, когда был сзади. Я сомневаюсь, что это было случайно, и иду за ними. Я знаю, что ничего не сделаю, хотя и мог бы. Просто мне не нравятся задиры. Я продолжаю идти, и тут ко мне подходит парень в футболке «НАСА».