Она промолчала, давая мне возможность договорить.
- Не знаю, как это лучше сказать... Внешне я уже чудовище, еще не зверь, но уже не человек. Внутри... я пока еще человек. Поэтому я скрывал свой облик. Поэтому не хотел показываться вам на глаза. Чтобы не испугать. А точнее, чтобы не видеть страха в ваших глазах. Но сейчас я хочу показаться. И если вы больше не захотите меня видеть, так оно и будет. Если вы боитесь, то можете отказаться, я не буду настаивать. Только поверьте, что мне это очень нужно. Для меня самого.
Несмотря на сумбурную речь, я почувствовал, что она меня поняла.
- Милорд, для меня честь - ощутить такое доверие. И я буду рада познакомиться с вами воочию.
У меня тряслись колени, пока я медленно обходил крошечную беседку. Было мгновение, когда я дернулся в сторону парка, чтобы избежать ее взгляда. С трудом поднимая отяжелевшие ноги, я вышел на площадку перед входом в беседку, поклонился, а затем еле поднял голову и заглянул в ее глаза.
№12
Как бы я медленно не двигался, я все равно успел заметить на лице девушки изумление и страх. Сердце сжалось от боли, и я сделал шаг назад. Но Белль вспорхнула, как голубая птичка, и прикоснулась к моей руке:
- Милорд!
Я замер, опасаясь спугнуть ее.
- Признаюсь вам, что после ваших слов ожидала увидеть некоторое уродство, например, шрам или горб. Многие мужчины любят интересничать и нагнетать обстановку. Вы же действительно чудовище.
Я дернулся, но ее пальцы сжались на моем запястье.
- Но вы очень симпатичное чудовище!
Заглянув в ее глаза, я не увидел ни страха, ни отвращения, только любопытство и даже восхищение.
- Вы не боитесь меня? Не причисляете меня к дьявольским творениям? - неуверенно спросил я, страшась услышать ответ.
- Милорд, как я уже сказала, о человеке судят не по внешности, а по поступкам. Нет, я вас не боюсь.
- Но мои поступки... ваш отец...
- Милорд, я не отказываюсь от своих слов, сказанных во время первого ужина. Вы - господин, имеющий право решать, как поступать с ворами, - ее взгляд был прям и уверен.
Я отступил на шаг, высвобождая руку. Я чувствовал, как внутри распускается туго сжатый ком из нервов. Самое страшное пройдено. После вчерашнего решения принять себя и жить в том виде, который есть, мне нужно было обязательно показаться кому-нибудь извне. Если бы Белль уже не жила в моем доме, я бы попытался встретиться с кем-нибудь другим, но какое счастье, что именно эта отважная девушка оказалась рядом.
Надо признаться, что в тот момент я больше гордился своей храбростью и мужеством, чем испытывал благодарность по отношению Белль. Все-таки я еще был слишком эгоистом.
Вернулись в замок мы вместе, чем изрядно удивили Рифи. Он как раз намеревался отправиться в близлежащие деревни, чтобы подобрать слуг. Стьюи уже запряг коляску и подогнал ее к воротам замка, широко улыбаясь во весь рот, видимо, узнал о цели поездки и был счастлив, что теперь сможет выполнять свою работу гораздо лучше, чем раньше. А мы с Белль отправились в библиотеку и стали разрабатывать наш новый распорядок дня. Поначалу я постоянно ловил на себе ее взгляд, словно она пыталась увязать в голове придуманный облик, фактический облик и мое поведение, но уже через полчаса меня перестали царапать эти беглые робкие вскидывания глаз.
У нас получился следующий график, которого мы придерживались в дальнейшем: до завтрака я выгуливаю своего коня, езжу в лес, после завтрака и до обеда приходит наемная прислуга, Белль раздает им указания и присматривает за выполнением работы, я в это время нахожусь в библиотеке и либо разгребаю дела поместья вместе с Рифи, либо читаю. После обеда все посторонние уходят, и мы с Белль можем вместе разбирать записи отца относительно орхидей или заниматься своими делами.
В таком режиме мы и жили. Вечерами мы гуляли по парку или сидели в гостиной, иногда Белль играла на клавесине, иногда вышивала что-то непонятное, мы читали друг другу книги вслух, обсуждали яркие моменты дня, планы по развитию хозяйства или предавались воспоминаниям. За эти несколько дней она стала мне ближе, чем кто-либо во всем мире. Никогда ранее в жизни я не испытывал такой общности духа с посторонним по сути человеком. Мать всегда была отстранена от меня, ей нужно было только, чтобы я опрятно выглядел и не шумел. Отец - это больше пример для подражания, некий идеал, с идеалом сложно дружить. Слуги - это все-таки слуги, как бы давно они не жили в семье. Умный человек и не позволит себе панибратствовать с господином, так как это всегда оборачивается плохо для обеих сторон. А с глупыми и сближаться не хочется.