– Начнем или будем целый день собираться с мыслями?
Голос Чеккарелли – лучшая реставраторша и обладательница худшего в Риме характера (в чем я почти сразу же убедилась) пробуждает меня от мечтаний своим зычным окриком с типичным римским акцентом. Познакомившись с Чеккарелли, я до сих пор теряюсь в догадках: Борраччини действительно желала оказать услугу или коварно уготовила мне миссию, ставящую под угрозу мои нервы.
Рывком поворачиваюсь и застываю под суровым взглядом Паолы Чеккарелли, полускрытым странными очками в салатовой оправе. Паола – высокая, нервная сорокалетняя женщина, ее светлые волосы с мелированием практически всегда собраны в хвост или небрежно забраны наверх заколкой, что, как ни странно, придает ей вид римской матроны. Чеккарелли скандальна и неуступчива, но при этом действительно гений в нашей области. Она как никто знает секреты цветовой палитры, может угадать тайную сущность любой фрески и представить каждую ее деталь в наилучшем виде. К сожалению, Паола прекрасно осознает величину своего таланта и использует любую возможность одернуть меня, если замечает, что я оплошала при смешивании красок или надолго застряла на какой-то детали фрески. Она молчалива, но когда говорит что-нибудь, то выражается в очень прямой и резкой манере. И это вызывает у меня нечто вроде благоговейного ужаса. Иногда мне кажется, что Паола на самом деле совсем не похожа на ту, какой хочет казаться.
– Элена, какого черта ты делаешь?
Ее голос – ударная волна за моей спиной. Я собиралась начать накладывать цвет на плащ Девы, но сразу же поворачиваюсь с застывшей в воздухе кистью и встречаюсь взглядом с этими глазами орехового тона, которые обжигают меня из-под очков, в то время как на ее щеках вокруг рта возникают две строгие линии.
– Попробуй сначала. Я не уверена, что цвет идентичен, – продолжает Паола, указывая подбородком на мою емкость с голубой краской.
– Хорошо, – отвечаю примирительным тоном, хотя я уже тысячу раз пробовала и подбирала. Делаю небольшой мазок на одеяниях Мадонны и замечаю: – По-моему, цвет не отличается…
И действительно, цвет сливается с оригиналом фрески.
Паола приближается, чтобы проверить. Сначала смотрит на образец, потом на меня, и спустя мгновение (которое кажется мне бесконечным), выражение ее лица становится… таким, как всегда: злым на весь мир, а заодно на меня.
– Не забудь указать в черновике точное количество пигмента, – говорит она, возвращаясь к своей фреске на другой стене капеллы, «Благовещение» Чарльза Меллина.
– Хорошо, потом отмечу.
Мне хотелось сказать ей, что мне нет нужды записывать пропорции всякий раз, что я все прекрасно помню, но решаю промолчать.
То, что Паола называет «черновиком», – это большая тетрадь в твердой картонной обложке с белыми неразлинованными листами, которую она блюдет с религиозным фанатизмом. Каждое утро, прежде чем приступить к работе, Паола пишет в начале страницы дату сегодняшнего дня, а потом ниже указывает (или заставляет меня) все пропорции пигментов, которые мы использовали в смеси красок. Раньше я считала, что только я олицетворяю собой клинический случай педантизма и мании совершенства в работе, но, встретив Чеккарелли, поняла, что не одинока. Поначалу ее сверхестественная скрупулезность выводила меня из себя, потом я привыкла и наконец, охваченная стокгольмским синдромом[13], научилась ценить ее.
Вне работы у нас так и не было возможности познакомиться поближе. Я пыталась подружиться, приглашая ее перекусить вместе или прогуляться по центру во время перерыва, но Паола всегда отказывалась. Похоже, она предпочитает соблюдать дистанцию и оставить наши отношения в формальных, чисто профессиональных рамках. Но все же почему-то я уверена, что за этой железной маской скрывается чувствительная душа. Паолу выдает то, как она держит кисть в пальцах, и та деликатность, с которой она скользит ею по фреске – касается очертаний и теней движениями легче перышка.
Работаем все утро спиной друг к другу – каждая лицом к своей фреске. Единственные звуки здесь внутри – шаги посетителей вдоль галерей и звякание монеток в агрегате, который включает освещение над творениями Караваджо. Я останавливаюсь, чтобы освежить взгляд глазными каплями и проверить мобильный. Пришло сообщение от Филиппо.
После внимательного и углубленного анализа, ясновидящий проектировщик будущего предвидит вечер с аперитивом и кино. В «Фарнезе» показывают Тарантино. Увидимся у меня?
13
Стокгольмский синдром – психологический термин, описывающий эмпатическую связь жертвы с агрессором.