Наконец-то Даго увидал Вядую и, стоя на высокой стене обрыва, мог глянуть на лежащую у его ног громадную древнюю долину, за сотни лет углубившуюся в землю и теперь ставшую бесконечным длинным разломом. Весенние воды давно уже спали, стрежень голубел где-то далеко-далеко, заслоненный зарослями вербника и ольшаника. Но между обрывом и рекой оставались огромные разливы и небольшие глазки воды, совершенно закрытые ряской, и зеленой, как ковер пушистое пространство, поросшее камышом и травой. Казалось — легко спуститься по склону и помчать через эту зелень до самого берега, чтобы там напоить лошадей, дать им попастись среди деревьев. Но Даго был из страны спалов, что веками жили среди болот и трясин, ставя дома на сваях и плавая по разливам в легких лодках из шкур зубров. Так что знал он — манящая зеленью долина скрывает под собою бездны; хватило бы остановиться в любом месте, чтобы и конь, и всадник открыли под собою навсегда затягивающую, предательскую глубину болотной жижи. Только лишь хорошо знающий округу человек, как знал он когда-то землю спалов, мог безопасно провести лошадей незаметными тропами через трясины к самому берегу реки, к вербам и ольхам, а уже там искать мелкий брод. Но если подобный брод где-нибудь рядом и существовал, то наверняка его стерегло укрепленное городище лютичей. Встреча же с лютичами требовала осторожности, проявления мирных намерений и договора, касающегося оплаты прохода через перекат. Сам же Даго был с двумя лошадьми, наполненными всяческим богатством вьюками и белым жеребцом. Как бы не пришло им в голову, что вместо того, чтобы брать проездное, взять да и коварно убить его, чтобы забрать все.
Только Даго мог и не спешить, поэтому хорошенько осмотрелся по сторонам. Страна спалов лежала на другом берегу реки кто знает как далеко; может в нескольких, а то и в десятках дней конской езды. Даго не был даже уверен, сможет ли он вообще добраться туда, поскольку пять лет назад уезжал совершенно иным путем. Никто его не ждал, ничьи глаза не блеснули бы радостью, увидав его. Во время коварного нападения эстов пали все его ближайшие родичи, уцелел только он, поскольку уже тогда обладал мечом, называемым Тирфингом. Но никогда не сомневался он в том, что желает вернуться в родные края, пускай даже и с новой силой отзывалась в нем одна ужасная болезнь, называемая Жаждой Подвигов; заболевали ею те, в чьих жилах текла кровь великанов. Но раз уже пять лет не было его в тех сторонах, раз не суждено ему было встретить кого-то из близких, что значил день, неделя или даже месяц отсрочки, если только-только сошли весенние воды и пришло время сбора куколок червя, которыми окрашивают ткани.
Он не ожидал погони из-за белого своего жеребца. Сбежавшему саксу, что спасал свою жизнь, не так уж легко будет встретить людей, способных организовать преследование. За четыре дня Даго пересек множество ручьев и каждый раз долго ехал вдоль русла, чтобы вода смыла следы копыт его лошадей. Если чего он и опасался, то лишь выпущенной из пущи стрелы или брошенного крепкой рукой копья, так как лютичи, подобно всем склавинам, никогда не вступали в открытый бой, но нападали из укрытия. Белый жеребец выделялся в зелени кустов и деревьев, а одинокий воин мог показаться легкой добычей. Вот потому-то и старался он огибать лесную глушь и одинокие поселения, а так же городища и укрепленные поселки, отыскивая дорогу через луга и поляны, через клочки степи, где лишь изредка росли могучие буки или дубы. Но третьего дня ему все-таки пришлось углубиться в пущу, которая, несмотря на множество таящихся в ней опасностей, именно ему могла дать сейчас защиту. Он вырос на болотах, в дремучем лесу, и как мало кто иной знал их тайны. Окружавшие его люди, как правило, боялись того, что называли «лесными шорохами», то есть странных, иногда заставляющих застыть кровь в жилах отзвуков, приходящих из чащобы; мало находилось храбрецов, чтобы в одиночку пройти через лес, не говоря уже о том, чтобы переночевать в самой его гуще. В лесу жили духи мертвых, злые тролли, страшные вальдлёйтен или же Лесные Люди, а еще дикие звери, прежде всего же — кровожадные и не знающие страха волки. Разве не случалось такого, о чем потом говорилось повсюду, что как-то зимой голодный волк забрался даже в церковь города Сенонес и набросился на молящихся? Но сам Даго, когда был совсем еще малым ребенком, провел суровую зиму в лесной берлоге совсем один — при виде его, поскольку он был сыном Бозы, убежала страшная волчица. На самом пороге юности убил он и Лесного Человека. Так что пуща не пугала его так, как иных, «лесные шорохи» были для него так же понятны, как и людской язык.