От Зелы же научился мальчик и языку тела, самому древнему и понемногу забываемому человеческому языку. Науку свою сын Бозы начал с изучения своего и чужого тела, начав с тела женщины. "Я великанша, так что ты хорошенько узнаешь каждый мой закоулочек," - говорила Зелы, лежа, обнаженной, на постели. Тогда карабкался он на холмы огромных ее грудей, покусывал вертикально торчащие соски, соскальзывал на живот, а уже оттуда съезжал меж расставленных ее ног. Иногда садился он верхом на могучие ее бедра, а она, довольная и счастливая, посмеивалась, показывая те места на женском теле, прикосновение к которым доставляет наслаждение. Ему кружил голову запах ее тела, ниже живота, он любил поглаживать густые и чуточку грубоватые волосы ее лона, заглядывать в розовую раковину меж бедрами, Когда Зелы ложилась на живот, он, будто на конской спине, гарцевал на ее ягодицах, упругих и обширных, гладил шею. Осторожненько всовывал язык в ее ушную раковину, так как это доставляло ей удовольствие, Ей нравилось, когда мальчик игрался ее волосами и расчесывал их, как расчесывают конскую гриву. Она позволяла гладить свой живот и заглядывать к себе в пупок, куда прятался его палец, даже не доставая до дна. Холмы и долины тела великанши стали для мальчика необычайно интересным миром, наполненным удовольствием, которого женщина могла достичь различными путями, если только мужчина мог заговорить с нею языком тела.
Обучение этому языку Зелы продолжила, когда сыну Бозы исполнилось тринадцать лет, с тех пор она часто купалась в деревянной кади с теплой водой, куда сыпала сушеные и мелко растертые зелья: ромашку, цветки ландыша и шиповника, плоды крушины и куриного зелья, а еще - пахнущие малиной палочки можжевельника. После купания она тщательно натирала волосы подмышками, лоно и весь крестец маслом из молодых побегов сосны. вымытая таким образом и пахучая, она, обнаженная, садилась на ложе, а мальчик, тоже нагой, расчесывал ее длинные и густые волосы, время от времени лаская открытую шею. И вот тогда, к своему изумлению, убеждался он, что любое прикосновение к коже на ее шее возбуждает в великанше дрожь наслаждения. Зелы говорила, что когда он касается ее ушей - то пальцами, то снова языком, вскальзывая в ушную раковину, ее охватывает чувство удивительного, сладостного тепла. С тихим вздохом ложилась она тогда на постель, а он проводил, сначала пальцами и губами, по ее замкнутым векам, хватая зубами ресницы. Затем его пальцы и губы спускались к шее Зелы, на округлые ее плечи. Пальцы мальчика все сильнее и сильнее начинали сжимать высокие и тугие груди, а зубы его легонько покусывали ее соски. Тогда дыхание Зелы ускорялось, ноги же потихоньку начинали расходиться. Чем ниже спускались его руки и губы по твердому, выпуклому животу, а язык проникал в пупок, тем более раздвигались бедра Зелы. Она даже вскрикнула от наслаждения, когда внезапно - согласно ее наукам - он покинул ее лоно и поцеловал большой палец на ее правой ноге. И, в конце концов, делая вид, что устал и засыпает, он ложил голову на внутреннюю часть ее бедра. Он чувствовал, как быстро дышит великанша, как под кожей внизу живота движутся скрытые в его глубине мышцы. Потом же он притворялся, что проснулся, и погружал лицо в благоухающую сосновым запахом гущу волос на лоне, нажимая на холмик лона пальцами руки, поначалу еле-еле, а затем все сильнее; в самом же конце, видя, как длинная розовая щелка меж ее ног заполняется слизью, запах которой, смешавшись с запахом соснового масла был настолько одуряющим, что вызывал у мальчишки головокружение, замечал он высовывающийся из щелки маленький темно-красный язычок, о котором Зелы рассказывала, что это самое чувствительное место женского тела, отличающее ее от звериных самок. Его не было ни у коров, ни у кобыл, и вот потому-то, хоть и походило на спаривание крупных животных то, что делали люди друг с другом, но все же отличалось во многом. "Мужчина, который не играется женским этим язычком, не посасывает его, не гладит, - объясняла Зелы, - ничем не отличается от покрывающего кобылу жеребца. Тогда он животное, а не человек." Вот почему мальчишка хватал этот язычок губами, сосал его до тех пор, пока запахи ее влагалища не доводили его до обморочного состояния, а сама Зелы не начинала хрипло сопеть и все громче и громче стонать. Чувствуя, что и она уже теряет сознание, великанша хватала его голову и подносила к своему лицу, чтобы уста их встретились. Сын Бозы пальцами отгибал ее нижнюю губу и целовал внутреннюю ее поверхность, осторожно хватал зубами, всовывал ей в рот язык и водил им по шершавому небу, впитывая в себя дыхание Зелы, сладко пахнущее сытным медом. Иногда языки их встречались и будто две змеи пытались сплестись, соединиться, слипнуться вместе. В это же время рука Зелы спускалась к бедрам и все быстрее и быстрее потирала выглянувший язычок, и в самом конце слыхал он нарастающий в ее горле крик, глазные яблоки у нее выворачивались, и мальчик отрывал свои уста от ее, пугаясь, что задохнется она от этого крика и невозможности дышать. А уже через миг Зелы лежала совершенно недвижная, тихая и неспособная издать какой-либо звук, лишь время от времени по телу ее пробегала дрожь.