Что у них было на ужин?
Детальный анализ одной миски сразу установил — простокваша.
Секретарь упорно разыгрывал доброе отношение к Воиславу, Воислав — преданность. Забыв про ужин, они принялись восхвалять прелести свободы, словно эта самая свобода — медный котел, полный турецкого плова, и они его уплетают за обе щеки. А я гляжу на них и облизываюсь.
Наконец я не выдержал и, быстро придумав маневр, встал и направился к двери. Воислав вскочил, чтоб открыть мне и показать, где тут у них… Оказавшись за порогом, я схватил его за грудки и прошептал в самое ухо:
— Ставь на стол ужин, не то будешь иметь дело со мной!
— Что?
— Ужин, говорят тебе, давай. Ишь, взялся лясы точить с хорошим человеком! Знаешь, что не попросит, вот и не чешешься.
— А чего вам, брат?
— Молока, яичницы, хлеба, щавелевого пирога, творога, сыворотки, давай что есть, только без дураков! Потому как если я спрошу тебя про дукаты Хамзича и двоих раненых партизан с базы под Бороговом, то тебе и сам бог не поможет..
Когда я вернулся в дом, молодая хозяйка сердито взбалтывала у очага яйца. Хозяин, сидя по-турецки и вытянув шею, подобострастно слушал лекцию секретаря.
Вот жулик, подумал я, махонький сейчас, в жилетном кармашке поместишься, а какой ты был, когда бряцал оружием и тряс бородой! Ах ты, сучий выродок, паинькой прикидываешься, классово чистым крестьянином. Услышал небось, как это высоко котируется на бирже анкет. Земли-то всего ничего, а дом отгрохал, волов завел, хлев кирпичный строишь, землю собираешься покупать, на чьи шиши? И ведь сумел же подольститься, без мыла влезть в эту суровую и чистую душу, которая незаслуженно верит всякой дряни вроде тебя.
Ох, если бы мне дали власть на три дня!
Я заставил бы вас три ночи кряду жрать куколь из пшеницы.
Юлишь и извиваешься в широкой рубрике «в прошлом заблуждавшиеся, но в основе своей честные», а наша полуграмотная власть и честные души не видят, как бьет ненависть из твоих обернутых в шелковую улыбку глаз.
Я высказал ему все это своим угрюмым молчанием, а он, как умный крестьянин, ответил мне не менее красноречивым пренебрежением:
«Плевать я на тебя хотел, главное, секретарь — мой. Ужин ты, конечно, получишь. Дай-то бог нам с тобой встретиться где-нибудь на узкой дорожке!»
Поужинали отменно. Секретарь расчувствовался, приняв ужин за знак расположения к нам хозяина. А я не сомневался, что, будь его воля, он с гораздо большим удовольствием подсыпал бы нам стрихнину, а для верности еще бы и головы отрубил.
Мы погасили свечу и продолжили разговор при свете очага. Хозяин и секретарь наперебой потчуют друг дружку красивыми словами. Мало-помалу, и вот я уже слышу: «Товарищ Воислав!» и «Товарищ секретарь!». Социализм, капитализм, электрификация, индустриализация, аграрная реформа, государственный и кооперативный сектор… А мне спать охота! Повернул я к очагу свою молодецкую спину и таращусь в темноту.
Дети в горнице поплакали и затихли. Хозяйка не выходила.
Воислав рассказывал секретарю о своих подвигах, совершенных в то время, когда он еще воевал в партизанском отряде. Секретарь приехал в наши края в сорок четвертом и, похоже, верил в эти небылицы. Только хозяин улегся за пулемет, чтоб пальнуть по колонне усташей,
как по-над селом
прогремела всамделишная очередь.
— Патрули пуляют! — спокойно объяснил Воислав, но по едва уловимой дрожи в голосе я понял, что ему кое-что известно. Это не случайная пальба: наверху, на высотке, что-то происходит. Я незаметно зашнуровал башмаки и положил на колени автомат.
Недолгую тишину распорол разрыв двух гранат невдалеке от нас. У самого дома загрохотали шаги. Дверь распахнулась. Бородач грянул:
— Отворяй погреб, Воя, так твою перетак!
Из-за него высунулась еще одна голова.
Я взял автомат и, не вставая, поздоровался с ними длинной очередью.
На заре мы с двадцатью солдатами шли за телегой, на которой тряслись трое мертвых бандитов (третьего ухлопали солдаты).
— Ну как, поглядел на Воислава? — спросил я секретаря. — Ты с ним сю-сю, а он…
— Воислав будет с нами!
— Не скажи, он укрыватель.
— Не могли же все партизанить. Когда началось, я думал, что мы сами перебьем друг друга, всех до одного. Воислав свое отсидит и придет к нам. И будет избирателем.
— Я бы его направил в небесный избирательный округ.
— И скольких бы ты пощадил от своего гнева? И сколько бы насчитывало население Югославии?