— Ха-ха! Кто бы мог подумать! — Со смехом она откинулась на спину и развела колени.
«Господи, — возопил я в душе, — если ты столкнешь меня в эту пропасть, я спалю тебе бороду. И всех твоих святых соратников постреляю». Неужели такое возможно?! Чистый ангел с утонченным вкусом так бесстыдно прельщает меня, грубого грязного старика! Какие демоны управляют ее желаньями? Я протер глаза, намереваясь отвести их в сторону, но они, как назло, точно приковались к ней.
Она молчала, вопрошающе глядя на меня расширенными зрачками и проводя кончиком языка по беспокойным губам.
Я огляделся по сторонам. Она поняла это по-своему, приподнялась и прошептала:
— Только не здесь!..
— Ты о чем?
— Вы хотели…
— Нет! — крикнул я и вскочил.
Словно снятый с выборного поста, я медленно побрел, понурив голову. И лишь где-то посреди пути, на тропе, ведущей через заросли кукурузы, она нагнала меня и, с трудом переводя дыхание, спросила:
— Вы не сердитесь, товарищ председатель?
— Нет. Удивляюсь.
— Знаю. Я вас не так поняла.
— А если б я захотел, ты согласилась бы? Почему?
— Я могу быть откровенной? Тогда я вам скажу… Вы одинокий человек. Вы необычный мужчина. Вы мой шеф, который еще ни разу не подал виду, что жаждет моих ног. Вы меня просто не замечаете. Вот почему.
Я уже успокоился, собрался с духом и мог даже шутить.
— И потому, говоришь, заслужил небольшую подачку?
— О, не обижайте меня, товарищ председатель! Если вы не возражаете, давайте об этом забудем!
— Не волнуйся, у меня память короткая.
Она тоже недолго помнила. Покачивая боками и болтая всякую чепуху, она шла впереди, но у канав останавливалась, поджидала меня и, опершись на мою руку, с детским радостным визгом перепрыгивала. И шла себе дальше, обвивая меня, как благоухающий шелкопряд, а я по-прежнему был по-дурацки тверд и неприступен. Ради чего?
Ради сомнительного удовольствия быть единственным шефом, не удостоившим внимания ноги своей подчиненной?
Слабое утешение.
Я лежал во мраке тесной каморки над столовой. Одетый. Томимый одиночеством, которое принес с собой наступивший вечер. Подо мной, в пивной «Вперед, товарищи!», цыганский бубен бьет в такт пульсирующей артерии под шеей. Чей-то голос плачет о своих горестях под дробь бубна и пиликанье скрипки. Уличный фонарь под окном подмигивает небу, насмехаясь над тенями на моей стене и убеждая меня в том, что я галлюцинирую.
Я, самый крутой государственный деятель в Лабудоваце, заставляющий людей не замыкаться в себе и своих четырех стенах, сворачиваюсь в клубок, как кутенок, и скулю под бременем одиночества. Бог карает кондитеров отвращением к сладкому, а меня — одиночеством, из-за которого я уже несколько лет кряду держу на осадном положении все капилляры души и тела.
По счастью, сон, словно мокрая тряпка доску, протер мозги, испещренные хаосом мыслей. Я заснул в горячем бреду. Сколько прошло времени, не знаю.
Чья-то ладонь коснулась моего лба. Подобно перископу, я вынырнул из океана мрака и тотчас решил, что про эту ладонь я мечтал во сне. Внизу еще бил бубен и стонал несчастный страдалец. Я открыл глаза. Надо мной стояла моя подчиненная.
— Товарищ председатель, я принесла вам молока. Выпейте, пока не остыло!
— Дорогуша, я не нуждаюсь в милосердии. Я не раненый и не выздоравливающий. Не хорони меня до времени!
— Товарищ председатель, я приказываю!
— Гм! Вот до чего дожил!.. Ну коли так, давай!
Я залпом выпил сладковатую жидкость, какую пьют дети, а порой и взрослые в надежде, что промоют свою гнилую утробу после кутежей и обжорства.
Девушка уселась в изножье кровати, и, как мне показалось, надолго. В комнате было достаточно светло от уличных фонарей. И все же я велел ей зажечь свет.
Она смотрела на меня сострадательным взглядом монахини на разнюнившегося больного.
— Товарищ председатель, неужели вас не убивает одиночество?
— Опять за свое?
Новая попытка после неудачной атаки?
— В один прекрасный день вы умрете от одиночества, товарищ председатель! Человеку нужна хоть какая-то личная жизнь для поддержания общественных идеалов. Что вас поддерживает, товарищ председатель?
— То, что мне дают в столовой.
— Ах, вы насмехаетесь над собой, потому что не хотите никому открывать свою душу. Может быть, простые смертные и не стоят того, чтоб их посвящали…
— Вздор! Дорогуша, эта старомодная болтовня здесь так же не нужна, как, скажем, не нужны подтяжки, если есть ремень. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
Она вздохнула с очаровательным лукавством.