Она с удивлением взглянула на стакан у себя в руке, как бы впервые увидев его, рассеянно сказала:
– Просто я заслушалась, уж больно интересно ты все это рассказываешь. Я вот, можешь себе представить, почти всю свою жизнь в деревне прожила. И только год назад как в город перебралась, там сейчас и живу. Теперь меня в деревню и на аркане не затянешь, все, дудки, в Москве хочу жить.
Он протянул к ней руку, пытаясь забрать стакан с водкой.
– Слушай, лучше ты не пей, а то, как вчера, опять бузить будешь.
– А вот и нет, не дождешься, назло тебе и выпью. – Она, как бы играя, обвела вокруг рукой со стаканом и, разом опрокинув его, замахала рукой возле лица, – Ну и дрянь собачья, – выдохнула она, – дрянь, да и только, дай что-нибудь закусить.
Марк Семенович нехотя встал, подошел к столу, положил рыбу на хлеб и протянул ей бутерброд.
– На, дура, и завязывай с этим, а то плохо кончишь.
Эльвира опять шумно вздохнула и стала жевать бутерброд.
– Фу, какая гадость, эта ваша заливная рыба, – нарочито кривляясь, произнесла она. Марк Семенович с нескрываемым раздражением и брезгливостью посмотрел на нее. Эльвира же залилась смехом, сквозь который спросила его: – Что это ты нахмурился, Марк Семенович? – Отложив бутерброд в сторону, она пояснила: – Это же из Булгакова. А ты уж хотел было обидеться. Ай-яй-яй, нехорошо, классику знать надо. Знаешь что, брось-ка лучше мне вон тот апельсин.
Он опять встал, что-то проворчал и как заведенный, встал, пошел к столу. Но в этот момент из-за двери слышен громогласный голос депутата:
– Марк Семенович, где ты? Куда опять запропастился?
Марк Семенович бросил ей апельсин:
– На, держи. Кажется, начался новый день, а с ним новые мучения, пробудился мой боров. – Поправил перед зеркалом галстук, обреченно вздохнул: – Ты с ним сегодня не очень-то, нам надо еще до обеда в Думу заскочить, кое с кем встретиться, да и за командировку отчитаться. Все, я пошел. – И заворчал по дороге: – Ни днем, ни ночью покоя нет. – И только из спальни уже слышен его спокойно-вежливое: – Я вас слушаю, Алексей Иванович.
Депутат сидел на кровати, обернутый простыней, вид у него был не ахти какой, по всему видно, вчера явно перегрузился. Он тяжело вздохнул, сделал глубокий выдох. Марк Семенович сморщился от запаха перегара.
– Ну, и какой у нас сегодня расклад на день, Марк Семенович? Докладывай!
– Сейчас холодный душ, потом завтрак, а к одиннадцати часам нам надо быть в комитете, Бабарыкин всех собирает.
– С чего это он? – удивился депутат. – Обойдется твой Бабарыкин, еще не Рыбкин и даже не Килькин, а уже туда же, понимаешь, собирает. Ты лучше подумай, где мы с тобою должны здоровье поправить, а ты все там Рыбкин, да еще, тьфу ты, как его там, Бабарыкин, чтоб он совсем сгинул.
Он встал, походил по спальне, опять сел на кровать, стал усиленно тереть лоб ладошкой, силясь что-то вспомнить, но, так и не вспомнив, махнул рукой, смущаясь, обратился к помощнику:
– Послушай, Марк Семенович, а как мы вчера добрались, что-то, сам понимаешь, не очень хорошо все помню? – Перехватив осуждающее выражение на лице помощника, он виновато покашлял, голос его приобрел заискивающие интонации: – Что, не очень хорошо себя вел, скандалил, что ли? – вопросительно посмотрел на Марка Семеновича.
– Да все как обычно, Алексей Иванович, ничего нового. Пить вам просто не надо, а то вечно вляпываемся в какую-нибудь дрянь.
– А что было-то? Рассказывай, нечего тянуть. Да, кстати, а эта курица уже ушла?
– И не собирается, места ждет.
– Какого места? – весь напрягся депутат.
– Ну, как же, вы ведь вчера ей место секретаря у себя обещали.
– Так там же Маринка, какой уже год сидит.
– Да и я вам вчера целый вечер об этом же намекал, а вы… – Помощник скривил лицо, видно по всему, для него это была болезненная тема. – Да что говорить, Алексей Иванович, вы же себя прекрасно знаете, как наберетесь, так и…
– Но-но, – прервал его раздраженно шеф. – Ты не очень-то, ты еще пока не депутат, чтоб со мною так говорить. Ты еще просто помощник депутата, – задумался, – правда, – указав пальцем вверх, – депутата такого крупного региона. Ты должен оберегать меня, а ты, понимаешь ли… критиковать задумал. Критиканов и так, без тебя хватает, ты лучше хорошие советы мне давай, а ты, понимаешь, критиковать.
– Так если бы вы слушали, Алексей Иванович… А-а-а, – обреченно махнул он рукой, – что с вами говорить, все равно бесполезно.
– Ну ладно, ладно, все это пустые разговоры, – он встал с постели, – дай-ка лучше я посмотрю на нее, совершенно что-то не помню, как она выглядит.
Он подошел к двери, чуть приоткрыл ее и посмотрел в гостиную.
– Хм… а что, мне кажется, совсем не плоха, – он обернулся к Марку Семеновичу, – нет, нет, совсем не плоха. По-моему, ты зря на нее стольких собак понавешал, девчонка, что надо.
– Ага, когда спит, а как рот откроет, так мат стеной стоит. Парикмахерша, одним словом.
– Да ты что, – забеспокоился депутат, – неужто действительно так?
– Я вам вчера об этом столько раз говорил, а вы… – Помощник обиженно махнул рукой и стал нервно расхаживать по комнате.
– Да ты понимаешь, – стал оправдываться депутат, – вчера я… как бы сказать… ну, несколько расслабился. – Он задумался. Вдруг встрепенулся и решительно произнес: – Знаешь что, давай-ка выдворяй отсюда, как ее там зовут-то, от греха подальше.
– Эльвира ее зовут.
– Во-во. Гони в шею эту Эльвиру, но только, пожалуйста, без скандала. Сам понимаешь, предвыборный этап, сейчас нам этого никак нельзя. Дай ей там что-нибудь, деньжат подкинь… главное, чтоб интеллигентно, без шума. Ну, ты сам знаешь, что я тебе говорю. Парень ты неглупый, сообразишь, что к чему, одним словом, выдворяй. Всё.
Он со всего размаха плюхнулся на постель, положив руки под голову, уставился в потолок.
Марк Семенович нерешительно потоптался возле шефа, потом неуверенно стал объяснять:
– Да как же ее теперь выдворишь, вцепилась всеми четырьмя, не отцепишь. Да и деньги ей надо на обратную дорогу давать, а это, по крайней мере, всего про всё, где-то в 360 зеленых влетит, да и паспорта, похоже, у нее нет. Ведь вы ее прямо с работы забрали, даже домой вещи забрать не отпустили. Много чего обещали. Нет, Алексей Иванович, будет скандал, девица не такая дура, как вы думаете. – Он исподлобья посмотрел на депутата. – Да и денег у нас уже, того, нет. Вчера все улетело как в трубу.
Депутат вздохнул, встал с постели, поправил обернутую на теле простыню, подошел к зеркалу, стал внимательно рассматривать свое лицо. Обнаружив непорядок в носу, дернул волосок и недовольно крякнул:
– Ну, ты прямо как ребенок, будто сам не знаешь, что надо делать. Возьми деньги из фонда нашей партии, ведь не по своим делам мы гоняли по нашей матушке России, а для общего дела, – он чуть-чуть подумал, – да и блага тоже.
– Да там тоже уже ничего нету, – помощник развел руками, – пусто, как в пенсионном фонде, хоть шаром покати.
Депутат почесал затылок, задумался.
– Ну, придумай тогда еще что-нибудь, потряси, в конце концов, этого говнюка Бабарыкина. Не депутату же заниматься этой ерундой, в самом деле. Скажи там, что на благотворительные цели потратили, инвалиду помогли. Да, придумай сам что-нибудь. За что, не понимаю, я тебе деньги плачу?
– Не вы, а государство, – тихо возразил помощник.
– Ах, вот как, – подняв руки, вскинулся он, – так знай, я и есть это самое государство. Можно сказать, часть народа, которая выбрала меня, и заметь, не худшая ее часть.
Увидев, что помощник скукожился, защищаясь руками, как бы боясь, что он его ударит, поубавил ярость.
– Ты пойми, Марк, наша работа связана с народом, с его чаяниями и проблемами. А с народом, сам понимаешь, как. С ним нужно, как со своим, как бы ты ихний. И выпить, и слово хорошее сказать, все это надо уметь нам, депутатам, делать. Да и помочь в случае чего, если надо, как с этой женщиной. – Он посмотрел на дверь. – И, по-моему, у меня это совсем не плохо получается. Вот, как вчера нас шахтеры встречали, ты же видел?! И с букетом, и каску подарили, а застолье вспомни, какое застолье было! Метрополь, одним словом. А рыбаки? Ты помнишь, как нас рыбаки чествовали? – восторженно продолжал он вспоминать вчерашнее, ходя по спальне и периодически останавливаясь, чтобы посмотреть на себя в зеркало. – А что, – в очередной раз замерев перед своим отражением и забросив один конец простыни на плечо, как римский император, встал в торжественной позе, – в целом ничего. – Он неохотно оторвался от зеркала, повернулся к Марку Семеновичу и менторским тоном заключил: – В общем, что я могу сказать, мой друг, наш регион. Никаких сомнений. Все за нас проголосуют. Да что там говорить?! И говорить даже нечего. – При этом взял со столика бутылку, налил себе рюмку.