Я молчал, не зная, что сказать. Тишина продолжалась несколько минут, и никто из нас не спешил ее прервать. Я смотрел на Надю, пытаясь придать хоть какой-то смысл ее словам. Она же избегала моего взгляда, беспокойно бегая глазами по потолку и стенам.
Только сейчас я заметил рубцы на ее лице, шеи и особенно на руках. Надины движения были то резкими, то вялыми, губы напряженно улыбались, будто их кто-то насильно вытянул, но в следующее мгновение — сжаты в тонкую линию. Редкие, болезненно-серые волосы были растрепанны и неухожены.
Глядя на нее, я почувствовал неприязнь, и даже отвращение. Мне не хотелось находиться рядом с ней, и осознание этого вызвало чувство вины. Я улыбнулся ей, чтобы задобрить свою совесть, и сказал, что хотел бы побыть один. Она продолжала стоять на месте, не поняв намека, пока ее не позвала тетя Марина.
Надя
Я слышала топот ножек насекомых на улице. Шорох листьев второй розы справа возле беседки. Или эта третья роза? Да-да. Третья. Биение сердца нарастало и становилось таким громким, что пришлось внутренне закричать.
Мама положила передо мной пластмассовую тарелку с картошкой и тефтелями. Соус выглядел, как кровь. Я принюхалась. И вправду, пахнет кровью.
— Мам, я без крови хочу, — сказала я, отодвигая тарелку.
— Здесь нет крови.
— Есть. Вот она.
— Это соус.
Я засмеялась. Как же это может быть соусом, если это кровь? Она пахла железом, как и полагается. Железо — это сталь. Сталь — это меч. А меч символизирует войну. Война — это кровь. Может, мама хотела таким образом предупредить меня?
— Если я съем этот соус, настанет война, так ведь?
Я нахмурилась. Какой же этот мир сложный! Каждый твой шаг несет в себе целую вселенную последствий. Все что ты делаешь, остается шрамом на твоем теле и твоей душе, ошибки собираются в клубок ответственности, и ты не можешь дальше существовать, не избавившись от чувства вины.
— А ты виновата, — сказала Утонувшая Девочка в моей голове. — Ты всегда во всем виновата. И если ты съешь этот соус, на войне умрут миллионы. Из-за тебя.
— Надя, прошу тебя, сдерживай себя. Сейчас не время, понимаешь?
Мама села рядом и взяла за руку.
Утонувшая Девочка продолжила говорить:
— Из-за тебя столько проблем. Всем стало бы легче дышать, если бы ты умерла. Все стали бы такими счастливыми! Ты веришь мне?
— Понимаешь? — повторила мама.
Я услышала шорох крыльев мертвой бабочки на улице. Как громко!
— Да, — ответила я, пытаясь вспомнить, что именно говорила мама.
— Это хорошо, милая. Это хорошо.
Мама поцеловала меня в макушку и стала накладывать на стол. На кухню зашел Дима.
Он казался намного выше и худее, чем полчаса назад. Русые волосы были растрепаны, зеленые проницательные глаза смотрели, будто исподтишка, испытывая и заглядывая в самую душу. Несмотря на тяжелый взгляд, его улыбка казалась искренней и доброй. Всю его внешность портил когда-то сломанный нос, горбинку которого он постоянно почесывал, привлекая к ней внимание.
— Вам помочь? — спросил Дима, подойдя к маме.
— Нет, садись. Надеюсь, ты любишь тефтели, а то Надя их не оценила.
Дима сел напротив и улыбнулся. Он посмотрел на меня, прищурившись, но взгляд показался скорее заинтересованным, чем недоверчивым.
— Это обвиняющий взгляд, дурочка, — заговорила Утонувшая Девочка. — Из-за тебя он будет плохо спать. Он будет бояться тебя, как и бывшие одноклассники. Он расскажет о тебе своим знакомым, и они вместе будут смеяться, шептаться и показывать на тебя пальцем, как и все остальные. Этот взгляд очень похож на взгляд папы, когда он понял, что тебе очень плохо. Ты помнишь его взгляд?
Я поежилась, вспоминая.
— Конечно же, ты его помнишь! Папа обвинял тебя, потому что ты виновата. Если бы ты не болела, все было бы хорошо. Мама бы так не страдала, и папа бы не умер. Это ты его убила. Ты виновата, как всегда.
— Я не виновата, — ответила я, качая головой.
Мама улыбнулась, накладывая еду себе в тарелку.
— Конечно, ты не виновата. Это я разбила чашку. Поэтому я и говорю, будь аккуратна, не ходи здесь босиком, чтобы не порезаться.
Дима попытался проткнуть тефтелю вилкой, но она сломалась.
— Вы всегда пользуетесь пластмассовыми приборами? — спросил он.
Мама достала обычную вилку и, протянув ее Диме, ответила:
— У Нади есть привычка, — она замолчала и посмотрела на меня, — привычка разбивать все, что можно разбить, а потом резать руки. Это ради ее же безопасности.
Я почувствовала себя униженной, и стало стыдно, что я — обуза для всех своих родных. Из-за меня приходится пользоваться пластмассовыми приборами, а кому как не мне знать, как это неудобно. Осознание собственной никчемности неприятно закололо сердце, и я сгорбилась, пытаясь уйти от испытывающего взгляда Димы.
Я заметила, что он тоже горбится. Может, он хотел казаться ниже. Может, будь его воля, он сросся бы с землей. Как дерево.
Я представила, как его руки и туловище удлиняются, покрываются корой и становятся ветками. Стоило мне представить, как они и в самом деле начали удлиняться. В следующее мгновение, когда я моргнула, ветки стали руками, а потом — снова ветками.
Реальность пошатнулась, всего на долю секунды, но я уже успела потеряться в дебрях сознания. Вот он, прыжок в пустоту. Этот треск, который, похоже, услышала только я. Моя личность сломалась, снова.
Последнее время я чувствовала, как Нечто подбирается ко мне сзади, дышит в спину, царапает душу. Голос Утонувшей Девочки становился все громче и требовательней, я даже увидела ее в отражении, хотя не видела уже много лет. Она смотрела на меня своими белыми, заплывшими глазами, а ее волосы летали вокруг нее, будто она и сейчас находится под водой. Утонувшая Девочка показывала на меня пальцем и укоризненно качала головой.
— Ты виновата, — сказала она тогда. — Как тебе не стыдно?
Я знала, что психоз поднимается по ступенькам и стучится в дверь, но не спешила открывать. Я продолжала упрямо молчать, но страх уже успел схватить за горло. Мама твердила, что сейчас не время, не время ухудшениям, но я так и не призналась ей, что это время давно настало.
Дима спокойно ел, я же видела, как ветки тянутся ко мне, касаются рук, пытаются дотянуться до шеи.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть навязчивый образ веток, но они продолжали расти в темноте перед глазами. И вот я почувствовала их внутри себя, в голове. Они выросли настолько, что им не хватало места, и начали выходить из глаз и ушей. Мне было больно, но я терпела, не издавая ни звука. Я не хотела тревожить маму, но не выдержала и вскочила из-за стола.
— Что с тобой, Надя? — спросила мама. Она тоже встала и с тревогой посмотрела на меня.
Я ничего не ответила. Постепенно ветки начали отступать, и, неровно выдохнув, я села на место.
— У тебя опять началось, да? — не смотря на волнение в глазах, мамин голос остался твердым.
— Все в порядке. Я просто не хочу есть.
— Негодная девчонка! Ты опять все испортила! — закричала Утонувшая Девочка.
— Если не хочешь, иди спать, — ответила мама.
— Никакого сна сегодня!!
Я взяла тарелку, но мама остановила меня:
— Оставь, я сама все сделаю.
— Но мне несложно.
— Я сама все сделаю! Иди, ложись! — повысила голос мама.
Дрогнувшей рукой она коснулась лица и поджала губы.
— Тебе надо отдохнуть, Надя. Не беспокойся. Дима мне поможет, да?
Она посмотрела на Диму, и тот растерянно кивнул. Похоже, я напугала его.
— Хорошо, — прошептала я.