Мысли путались, словно кто-то включил мясорубку и превратил их в кашу.
Чувства фейерверком стреляли во мне: я плакала, когда надо было смеяться, и смеялась, когда хотела умереть.
Мне говорили, что я безумна, но что это значит? Я просто запуталась, потерялась, забылась, но продолжала оставаться собой. Я понимала, что мое поведение порой бывает странным, а разве безумные на это способны? Я понимала, что крокодилы вряд ли могут оказаться в фонтане, но продолжала кричать, что они тащат меня на дно, потому что чувствовала, как их когти и клыки вонзаются в ноги и сдирают кожу. Я верила своим ощущениям, своим глазам, ушам и обонянию, ведь если они тебя подводят, то на что тогда полагаться? Как бы я смогла дальше жить, зная, что все, что я могу испытывать — неправильно?
Я словно забыла, как выглядит собственный дом. Место, где я раньше чувствовала себя в безопасности, где каждая комната, каждый уголок был знаком, где все было понятно, расставлено по полочкам, вдруг исказилось, стало отдаленным и чужим. Мир начал казаться выхолощенным, холодным и пустым, и я сама стала пустая. Болезнь забрала мою душу, и я сошла без нее с ума.
В один день я проснулась в лабиринте, откуда нет выхода, проснулась, задыхаясь в тумане чувств, мыслей и воспоминаний. Я не видела и не знала дороги к дому, но продолжала искать, пока очередной психоз не сгущал туман и не уводил прочь.
Я искала дом до сих пор, не зная, как он выглядит и есть ли он еще, но не прекращала поиски. Может быть, я навсегда застряла в лабиринте шизофрении, но если позволю себе остановиться, слиться с туманом, я погибну.
Туман уже сгустился, и реальность похолодела. Мир оскудел, обесцветился, стал меньше и дальше. Я перестала дотягиваться до него, и потеряла к нему интерес. Голоса в голове разговаривали друг с другом, критиковали мои действия и чувства. Звуки исказились, будто сломалась настройка громкости. Ко мне обращались прохожие, но я слышала только их дыхание. Иногда вместо слов я слышала прибой моря, и улыбалась этому: прибой моря куда лучше их бесполезных разговоров.
Психоз уже колотился в дверь, но я решила в последний раз пройтись по городу, прежде чем он ворвется в дом.
Я плохо понимала, что происходит вокруг, но шла, пока ноги не заныли от усталости, и пока не увидела школу, где раньше училась. Никого не было. Во дворе не бегали детишки, а в окнах не маячили учителя. Я подошла к ограде и, схватившись за калитку, припала к ней лицом. Железо впилось в щеки. Холод. Его я чувствовала лучше всего, и всегда понимала, что он означает.
— Опять эта школа! — в голове заплакала Женщина. — Уходи отсюда, скорее! Куклы на нитках, куклы на нитках!
— Куклы на нитках, — повторила я в унисон с Женщиной.
— Замолчи, дура поганая, — раздался голос Старика. Он закашлял и стукнул женщину, чтобы она перестала плакать.
Я вспомнила тот день, когда переступила порог и упала в объятия безумия. Это было здесь, на школьном дворе. Вокруг меня собрались девочки, они шипели ругательства, плевались оскорблениями, время от времени толкая в плечо и дергая за волосы.
— Да ты гнилая внутри! — кричали они. — Думаешь, папочка с деньгами, так ты крутой заделалась? Да снять с тебя эти шмотки, так ты перестанешь из себя что-то представлять! Высокомерная сука!
А затем плевок и удар в лицо. В это время я уже начала чувствовать, как внутри меня появилась гниль, и запахло трупом. Я заплакала не от боли — от страха, что они правы, а потом увидела кровь, капающую с носа. Красную жидкость, кричащую о жизни в теле. Увидев ее, я рассмеялась и, упав на колени, стала целовать асфальт. Девочки испугались, замерев с растерянными лицами. Вскоре на смену растерянности, пришли отвращение и страх, и они убежали в школу, крича о моем помешательстве.
Мне было все равно, потому что в это время я заметила шакалов над головой. Они кружились и кричали, собираясь наброситься. Они преследовали до самого дома, выклевали глаза и проломили череп. Никогда до этого и после мне не было так страшно. Я заперлась в доме, но и до самой ночи слышала, как рычат бойцовские псы, сторожа меня у подъезда. В ту ночь я услышала голос Старика, который сказал, что это не кончится никогда и лучше бы мне покончить с собой.
— Куклы на нитках! — кричала Женщина. — Куклы на нитках, куклы на нитках! Они — хищники, ты — жертва!
— Замолчи! — закричал в ответ Старик.
— Так тебе и надо, — зашептала Утонувшая Девочка, и ее шепот оказался громче остальных голосов. — Возвращайся домой и не приходи сюда больше.
Я послушалась ее, но чем дальше я отходила от школы, тем громче в голове кричала Женщина:
— Они — хищники, ты — жертва! Да-да! И кровь — твоя расплата! Да-да!
Дима
— Да я тебе говорю, это бомба! Ты веришь мне? И девочки там — что надо! Идем. Ты, наверное, в своем Днепродженске ничего и не видел.
— Днепродзержинске.
— Ну, да-да. Так что?
Саша нетерпеливо стоял на месте, порываясь поехать в клуб. У него горели глаза от предстоящего веселья, растрепалась шевелюра, и ноги уже подергивались, будто он собирается сейчас же начать танцевать.
Мы были знакомы с ним всего месяц, но он уже дюжину раз успел пригласить на какие-то вечеринки и «посиделки» с выпивкой и громкой музыкой.
— У меня нет денег.
Саша скривился в разочаровании.
— Совсем?
— Совсем. Я на мили.
— Очень жаль, — он покачал головой, глядя на меня. — Неужели совсем нет? На что-то же ты живешь.
Я почувствовал раздражение от его настырности и, нахмурившись, ответил:
— Вот только не надо лезть ко мне в карман, ладно?
Он поднял руки вверх и рассмеялся.
— Прости, прости. Не надо злиться. Просто там и вправду весело. Я конечно и так туда пойду, но хотелось бы, что бы и ты тоже.
Саша выдержал паузу, а затем добавил:
— Понимаешь?
Я вспомнил просьбу мамы не тратить деньги понапрасну, но энергичность Саши уже успела передаться мне. В этот момент не было желания сильнее, чем согласиться, поехать, не думая о деньгах и заботах, но голос матери, беспокойный и смущенный, всплыв в воспоминаниях, снова отбросил эту затею.
— Понимаю, — раздраженно ответил я, злясь на маму и на себя, и на бесконечную, осточертевшую мне бедность. — Но что прикажешь делать? Потратить все деньги и потом не иметь ни гроша?
Саша понимающе закивал головой и на минуту задумался.
— Знаешь, тебе не так уж и много нужно денег, — помолчав, сказал он. — А если позже они вдруг тебе понадобятся, я с радостью их одолжу. Ну, так что?
Мысль о том, что придется одалживать деньги, не очень радовала, но успокаивала. В случае затруднений я всегда могу обратиться к Саше, и родители не узнают о моем расточительстве. Тем более, если я один раз позволю себе лишние траты, ничего страшного не случится. В следующие дни буду брать в университет еду с собой, а на метро много денег не надо.
— Хорошо, — поразмыслив, кивнул я. — Давай только заедем домой за деньгами.
Саша улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
— Вот это я понимаю! — рассмеялся он.
Перепрыгивая через ступеньки, я поднялся по лестнице и зашел в комнату. Теперь она выглядела намного уютней с моими вещами и всегда распахнутыми шторами. Взяв из-под матраца почти все деньги, я тут же спустился вниз. В этот момент в дом зашла Надя. Она мимолетом посмотрела в мою сторону и тут же отвернулась.
— Привет, — сказал я.
Надя опять взглянула на меня и еле заметно кивнула. Ее лицо не выражало совсем никаких эмоций, застывшее, оно напоминало маску.