Надя сидела в беседке и разглядывала цветы. Она надела несколько мешковатых свитеров, но все равно дрожала под осенним колючим ветром. Ее прилизанные волосы закрывали лицо, кроме шепчущих что-то губ, и прищуренных в настороженности глаз.
— Можно к тебе присоединиться? — спросил я.
Надя не ответила. Дрожа от холода, она продолжала глядеть перед собой. Я вернулся в дом и принес ей плед.
— Как ты себя чувствуешь?
Я задал еще несколько вопросов, но она открыто проигнорировала их.
Злоба из-за денег и долга подкрепилась раздражением из-за ее поведения. Захотелось встряхнуть ее, чтобы она очнулась, и, пытаясь, подавить навязчивое желание, я резко поинтересовался:
— Я покурю, если ты не против? — и, не дожидаясь ответа, зажег сигарету.
Некоторое время я наблюдал за дымом, как он извивается, рассеиваясь на ветру. Когда я заметил, что и Надя наблюдает за ним, протянул ей пачку. Она качнула головой и отвернулась.
Ветер путал ей волосы, они хлестали по лицу, но Надя не обращала на это внимание. Она перестала дрожать, замерла, точно окаменела. От нее пахло немытым телом и чем-то кислым, губы искривились в улыбке, за которой не скрывалось никаких эмоций; только пальцы, скрюченные, теребили золотое колечко с алым цветком, между лепестками которого икрились зеленые камни.
— Что за кольцо?
Надя, казалось, не услышала вопроса, но сильнее затеребила его на указательном пальце, а потом все же ответила:
— Это папа подарил.
На мгновение я ощутил укол совести за возникшую идею, но в голове уже успела засесть бессердечная мысль: «Зачем сумасшедшей кольцо? Оно ведь ей ненужно совсем, а мне бы решило проблему». Я расстроился, что способен подумать о чем-нибудь подобном, и, пытаясь отогнать эту мысль, спросил:
— Вы с папой ладили?
— Да, — не отрывая взгляда от цветов, ответила Надя, — Я всегда хотела быть штангой, как и он.
— Я тебя не понимаю.
Надя пожала плечами и рассмеялась, к чему-то прислушиваясь.
— Слушай, — продолжил я. — а у вас же раньше были деньги, да?
— Моя расплата, — ответила она.
— Деньги — твоя расплата?
Надя посмотрела на меня.
— Раньше были деньги, была и я, а теперь денег нет, и души моей тоже нет. Они говорили, что меня нет без денег. Наверное, они правы.
Она задумалась и добавила:
— Куклы на нитках были правы. Кукла с деньгами осталась без денег и без ниток. Надо было мне стать, как и они, с нитками.
Надя потянулась к цветам и оторвала несколько лепестков. Она поджала губы, и я понял, что она больше ничего не добавит.
У меня не было желания пытаться понять сказанное ею, хватило того, что я понял, что больше у них денег нет, и тогда спросил, не ожидая, что она ответит:
— А ты не могла бы одолжить мне кольцо?
Надя заплакала, снимая его с пальца, и протянула мне.
— Нет, не надо! — воскликнул я, увидев ее реакцию. — Не надо, если не хочешь.
Она покачала головой и насильно опустила его на мою ладонь.
— Возьми. Я не заслуживаю этого кольца.
— О чем ты говоришь?
Я попытался вернуть его, но Надя вскочила и отошла на несколько шагов.
— Меня накажет Утонувшая Девочка, если ты вернешь!
— Кто такая Утонувшая Девочка?
— Она… она соседкой была, когда мы жили еще в городе. А теперь она пришла воспитать меня, потому что папа умер, а я совсем распустилась.
— Почему ты зовешь ее утонувшей? — спросил я, в этот момент, думая совсем о другом: спасительное кольцо жгло ладонь. Я отнесу его в ломбард и смогу избавиться от Жени, а потом пошлю к черту Сашу и все вечеринки, которые кроме долгов и чувства опустошения не приносили.
— Потому что она утонула, когда мне было восемь.
Надя снова задрожала, и страх исказил ее лицо. Она пригнулась, прикрывшись руками, и убежала в дом. Я замер в растерянности, и не знал, что делать: пойти к ней или оставить одну.
За все время, что я прожил с ней, Надя не раз вела себя странно и нелогично. Она могла быть адекватной, а в следующую секунду — полной безумия. Бывало, она мыла руки перед тем, как помыть посуду, иногда целыми днями ходила по дому, не присев ни на минуту, а иногда — неделями лежала в постели, свернувшись калачиком.
Тетя Марина как-то сказала, что с моим приездом у Нади началось обострение, и в тетином жестком взгляде и холодном тоне, я почувствовал укор.
— Может, я и вправду плохо влияю на Надю? — подумал я.
Рука прикоснулась к металлу. Кольцо. Я неровно выдохнул, испытав облегчение: долг будет уплачен, и больше я не поставлю себя в подобное положение, больше такого не повторится.
Деньги снова взяли в плен все мысли, и я сел в беседку, размышляя об обеспеченном будущем.
Валентина Олеговна оказалась грузной женщиной со светлыми волосами, связанными в тугой пучок. Она ходила, переваливаясь с одной ноги на другую, и постоянно о чем-то говорила. У нее был не возрасту тонкий голосок, глаза смотрели искренне, бесхитростно, и говорила она то, что думала, не потому что хотела обидеть, а просто потому, что врать не умела и не хотела.
— … Так что горбиться не надо. Такой красивый парень, а горбишься похлеще моей бабки!
Валентина Олеговна рассмеялась, переключая каналы. Она сидела в кресле, замотанная в плед, и, громко постукивая ложкой, мешала чай.
— Ты вообще как, ладишь с Надькой? — спросила она, немного погодя. — Ты ее не обижай. Надя девочка хорошая, а то, что больная… ну, с кем не бывает.
Я улыбнулся. Мне нравилась Валентина Олеговна, несмотря на ее громкий голос и не прекращаемую болтовню.
— Что-то Надя совсем захворала, ей богу, — продолжала она. — Я с ней здороваюсь, а она выпучит свои лакированные глазенки и смотрит на меня.
— Я думаю, ей в больницу надо.
— Она была, — ответила Валентина Олеговна. — Была полтора года. У нее же все это началось лет в шестнадцать. Бедная девочка, ей богу. У нее были какие-то проблемы в школе, и она пыталась покончить с собой, но Владимир, ее отец, вовремя спохватился.
Валентина Олеговна покачала головой, а затем, сделав глоток чая, продолжила:
— Надя ходила по психологам, вроде все устаканилось. Я к ним на ужин заглядывала, и она была все такой же милой девочкой, и не скажешь ведь, что наркотики-то принимала.
— Какие наркотики? — спросил я, нахмурившись.
— Так ты не знал? — Глаза Валентины Олеговны загорелись от возможности посплетничать. Она села так, чтобы видеть мое лицо, и заговорила:
— Надя несколько лет уже принимала наркотики, до того, как пыталась покончить с собой. Не знаю, что именно. Когда у нее начали проявляться симптомы шизофрении, она вроде как их бросила, но симптомы через время опять появились. Все бы ничего, да только Надя — между нами говоря — узнала, что Владимир изменял Марине, и, что та об этом знает.
— Разве это имеет значение? — сказал я, чувствуя раздражение оттого, что Валентина Олеговна заводит разговор на подобную тему.
— Имеет, — махнув рукой, ответила она. — У Нади от этого первый психоз и случился. Главное Марина простила, жила-поживала с Владимиром, а вот дочка — пережить не смогла.
Она несколько раз цокнула языком, качая головой.
— Надя сбежала ночью, но через время ее задержали полицейские. Она, полуголая, тонула в фонтане и кричала что-то о крокодилах, — Валентина Олеговна вздохнула, замолчав на некоторое время.
— Маринка сказала мне, что Надя постоянно говорила о взгляде Владимира, якобы он ее обвиняет в чем-то. Слышал такое?
Валентина Олеговна скривилась в негодовании.
— Да я не видела еще большего отчаянья и сожаления, чем у него в глазах! — возмущенно добавила она.