Надя спустилась по лестницам. Мы с Валентиной Олеговной следили за тем, как она медленно передвигается, долго смотрит на дверь, и после выходит на улицу, так же не спеша, двигаясь в сторону беседки.
— Она много времени проводит, разглядывая цветы, — не отрывая от нее взгляда, сказал я.
— Раньше Надя разглядывала картины Босха. Даже шизофреникам надоедает одно и то же.
Валентина Олеговна обернулась ко мне.
— Знакомая как-то рассказала — она медсестрой работала в психиатрии, где Надя лежала, — как к Наде пришла Марина, сказать о сердечном приступе Владимира. Когда она рассказала о его смерти, Надя начала смеяться.
— Смеяться?
Я представил смеющуюся Надю и тетю Марину, потерявшую не только мужа, но и отчасти дочь. От этой картины стало не по себе.
Через окно я увидел Надю, обнявшую колени. В одиночестве она глядела на цветы, и глаза у нее по-прежнему были стеклянными, и душа ее, казалось, одеревенела вместе с телом. И вправду, — дерево и стекло.
— Она не просто смеялась, — сказала Валентина Олеговна, — она хохотала. Да, так мне сказали. Хохотала. А Марина ничего в ответ не говорила, просто смотрела на нее и все, а потом залепила такую пощечину, что Надя упала с кровати. Все так всполошились, а Наде хоть бы что: сидит на полу и хохочет, а в глазах слезы стоят.
Валентина Олеговна помолчала и добавила:
— Бедная девочка, ей богу.
— Тетю Марину тоже жалко.
— Она сильная, справится.
Мы замолчали. Тишина снова взошла на престол, и только ветер завывал, стучась в окна. Валентина Олеговна встала со словами:
— Пора ей лекарства принять, что ли.
Надя
Мама сидела в папином кресле и читала книгу. Ее рука машинально поглаживала мою руку. На кухне свистел чайник, было слышно, как Дима хлопал дверцами и гремел кружками.
— Сколько тебе ложек сахара, Надя? — услышала я его голос.
— Она пьет без сахара, — ответила мама. Я молча уставилась на нее, и Старик в голове заговорил:
— Везде этой женщине надо всунуть свой поганый нос. Все ей нужно контролировать.
Его презрительный хриплый голос, порой, сводил с ума. Я закрыла уши руками, но продолжала слышать Старика.
— Ты такая же безмозглая, как и твоя мамаша, — выхаркивая оскорбления, говорил он. — Тебя неплохо бы выпороть, да вот только мужика, который бы это сделал, ты уже свела в могилу.
Я замотала головой, застучала по ней, чтобы Старик замолчал. Мама схватила меня за руку и велела успокоиться. Я попыталась вырваться, но у нее была слишком сильная хватка. Она взглянула мне в глаза и сказала:
— Помнишь, что доктор говорил? Смирись и прими. И сдерживай себя, в конце концов! Ты сильная девочка.
Мама тряхнула меня, дернув за руку, и откинулась на спинку дивана. Книга была забыта.
— Ты сильная, как мы с папой, — тихо добавила она скорее для себя, чем для меня.
Она о чем-то задумалась. Глаза ее затуманились, рука снова начала бессознательно поглаживать меня, но через несколько минут мама вдруг замерла и посмотрела на мои пальцы.
— Где кольцо? — спросила она.
Я подняла руки, чтобы лучше их разглядеть и пожала плечами. Какие-то воспоминания хаотично завертелись в голове. Я помнила, как снимала кольцо, но кому отдала — забыла. Я снова покачала головой.
— Не помню.
— Не помнишь? — язвительно спросила мама, скривив в злобе губы. — Это твой папа подарил его тебе. Кольцо — последнее воспоминание о нем, а ты не помнишь?
Папа. Я вспомнила его лицо, когда он нашел у меня под подушкой травку и амфетамин, когда я очнулась в больнице после попытки самоубийства; вспомнила его лицо при каждом визите в психиатрической больнице. Его обвиняющий, испытывающий, стирающий в пыль взгляд, который преследовал меня по ночам.
Я вспомнила о папе, и заплакала. Он не простит потерю кольца, и что я еще раз его подвела.
Я представила, как он посмотрел бы на меня, узнав о пропаже, и жгучее сожаление начало разрывать грудь. Наверное, никакие слова не умалили бы его.
— Что же ты за человек такой? — рассмеялся Старик. — Как таких земля-то держит! Противно.
Он плюнул мне на ноги и замолчал. Я затряслась, обхватила себя руками и захрипела. Мама обняла меня и тихо спросила:
— Это Дима взял у тебя кольцо?
Два зеленых изумруда, смотрящие с отвращением на меня — вот что пугало меня долгие месяцы в больнице.
Я задергалась и затопала ногами от беспомощности: я ничего не смогу сделать, чтобы искупить свою вину.
— Дима! — ледяным голосом позвала мама. Не дожидаясь ответа, она пошла на кухню и потянула за собой.
Возможно, папа бы покачал головой и ничего не сказал. Он всегда так поступал, когда я в детстве что-то вытворяла, но это молчание действовало куда более пугающе, чем ругань матери.
— Это ты взял у нее кольцо, паршивец? — зарычала мама, точно львица. — Столько лет кольцо было на пальце, и тут появляешься ты, со своими сомнительными дружками, как оно пропадает.
Дима замер с кружкой в руке и смущенно улыбнулся. Его губы, как и руки, дрожали.
— А разве у Нади было кольцо? — спросил он неуверенно.
Мама задрожала от гнева.
— Вот знала же, что не надо было соглашаться на уговоры своей, — она на мгновение замолчала от душившей ярости и добавила, словно ругательство:
— Своей сестрицы. Ничего хорошего не жди от сына такой простушки, как она!
Дима выпрямился и нахмурился. С грохотом, он поставил чашку на стол и сказал таким же тоном:
— Мою маму трогать не надо, тетушка. И ваши обвинения мне неприятны. Вы ничего не знаете и сразу же обвиняете, разве так делается?
Дима неровно выдохнул и продолжил:
— Может, Надя уронила его, или его украли, или оно закатилось куда, а, может… может, она его съела. Кто знает, что она могла с ним сделать?!
Я стояла возле стола и смотрела на свои голые пальцы.
— Ты делаешь несчастными всех вокруг, неужели ты не видишь? — спокойно спросила Утонувшая Девочка, и в ее спокойствии я услышала истину. — Ты — сорняк, который нужно вырвать. Ты — опухоль, которую нужно вырезать. Ты — это ты, и без тебя мир станет лучше.
— Сколько можно ей говорить?! — сказал в ответ Старик. — Нужно просто взять, да порезать этой дуре бесхребетной руки, чтобы знала!
— На твоих похоронах будут плясать и петь. Вернется весна, когда ты умрешь, — все более раздражаясь, заговорила Утонувшая Девочка.
Мама что-то громко сказала Диме, и тот ответил ей, но вместо их голосов я слышала жужжание пилы. Звук нарастал, становился невыносимым, и я закричала.
Дима замолчал и испуганно уставился за меня. В его взгляде я распознала чувство вины, и вспомнила, что это он взял кольцо, но ничего не сказала. Я перестала кричать, убежала на второй этаж и закрылась в ванной.
Тело дрожало крупной дрожью. Голоса в голове кричали и ругались между собой, и мои крики не унимали их.
— Куклы на нитках! — завопила Женщина. — Они хищники, ты — жертва!
— Это отличный шанс убить себя. Перестань дышать, и все. И не дыши, пока не умрешь. Когда умрешь, можешь дышать сколько угодно, — заговорил чей-то лихорадочный голос.
Я задержала дыхание, но голова продолжала разрываться от разговоров.
— Ты виновата. Ви-но-ва-та. Понимаешь? Во всем! — сказала Утонувшая Девочка и захохотала.
— Надя бежала домой и услышала собачий вой. Надя хочет душу, но ее болезнь съела на ужин, так и знай!
— Они хищники, ты — жертва! Но олень отведает кровь волка, пообещай!
Я замотала головой, закрыв уши руками, но ничего не помогало. Казалось, череп трещит от напряжения и вот-вот взорвется.
— Замолчите! — закричала я.
— Надя училась, да не доучилась. У Нади есть мечта, но судьбою ее реализация не дана, так и знай!