Большинство кончает джазом - и это еще не самые обездоленные.
Многие совсем не у дел или вынуждены отказываться от музыки, которую они любят. Однажды меня вез на концерт в зал Плейеля таксист, который признался, что имел первую премию в Парижской консерватории.
И это во Франции, куда целый мир приезжает искать артистов, чтобы они пополняли крупнейшие международные оркестры, внося в них частицу своей души.
Я дирижировал многими оркестрами во всех концах света. Всюду я встречал французских музыкантов: кларнетисты и гобоисты пользуются особым спросом, подобно великолепным винам из Бургундии или Бордо. Кто может сказать, сколько человеческих сокровищ экспортирует Франция таким образом!
И повсюду меня восхищали интеллект, идеалы больших оркестров. У каждого свой характер, свой колорит, свои специфические качества; здесь музыканты ощущают себя как бы клетками единого организма; их не смущает то, что они целиком зависят друг от друга и отдают весь свой талант служению музыкальному коллективу, частями которого являются. Они дают нам великий урок человеческой солидарности: это честь - дирижировать ими.
Порою концертмейстер группы выходит из общего ряда, чтобы выступить как солист; его товарищи готовы поддержать его и аплодируют без какой- либо скрытой зависти. Но настоящие оркестровые музыканты не мечтают о карьере солиста; их музыкальные интересы обращаются чаще всего к камерной музыке, к трио, квартету или квинтету. Я знаю много коллективов такого рода, всемирно известных, члены которых были артистами одного и того же оркестра и периодически возвращаются в эту большую семью, которой они все равно никогда не покинут.
Вглядитесь пристальнее в музыкантов, сидящих на эстраде в ожидании дирижера: вы не сможете назвать имена этих людей. И все же они заслуживают вашего внимания и восхищения не менее, чем виртуозы, предпочитающие индивидуальную изоляцию славы прекрасному анонимату оркестра.
Глава IX
Жизнь дирижера
Когда мое имя впервые появилось в печатной программе, я не задумался ни на секунду о том, какая судьба меня ждет. Если бы не это, я выбрал бы иное произведение, чем “Gesangscenen” Луи Шпора, для начала моей музыкальной карьеры. Мне кажется, я больше ни разу не исполнял этой партитуры, и тем не менее она оказалась началом всех моих радостей, всех моих бед... Она заслуживала большей благодарности с моей стороны. Это она втянула меня в механизм той машины, одновременно и чудовищной и прекрасной, какою является жизнь дирижера.
Я всегда с большим интересом читаю биографии капельмейстеров старых времен. Их судьба на первый взгляд не кажется слишком завидной. Вот Гайдн, слуга Эстергази, который был обязан развлекать его превосходительство с помощью разношерстной компании из двенадцати музыкантов, одаренных скорее старанием, чем талантом; вот Ганс фон Бюлов, терзаемый, мучимый сначала Вагнером, потом Брамсом и столькими другими, отдавший им всю свою душу, никогда не рассчитывая на благодарность.
Да, но какое счастье для Гайдна способствовать расцвету гения Моцарта! Какая слава для Бюлова подарить миру Вагнера, Брамса, Шумана, Мендельсона и большую часть великих немецких романтиков! Ради этого стоит страдать и бороться, сносить неурядицы и несправедливость.
Что знаем мы о великих дирижерах прошлого? Ничего или очень немного: два или три легковесных отзыва современной им критики, вот и все. От большинства знаменитостей минувших дней остались лишь имена, да и то не всегда их хранит наша память.
А между тем какой драгоценностью были бы для нас сведения о том, как Умлауф играл Девятую симфонию, следуя указаниям Бетховена, за что Ганс Рихтер заслужил в Байрейте похвалы Вагнера, что именно восхитило парижан в исполнении Хабенеком симфоний романтиков. По крайней мере, нам стало бы ясно, какие традиции следует уважать; ведь сейчас не проходит недели, чтобы нам, дирижерам, не бросили упрека в измене традициям.
Каким традициям? — спрашиваю я себя. До XVIII века вы не найдете никаких указаний темпа или нюансов в рукописях. Во времена Баха, и то очень редко, проставлены piano или forte, но нигде не отмечены темпы. Альберт Швейцер сказал в шутку: “Несомненно одно: сегодня никто из дирижеров ни за что не согласится с интерпретацией своего коллеги”.
Как угадать темпы и нюансы, которых желал автор? Как точно определить, что есть истина? Как повлияло время на характер произведения? Какое влияние имело оно на эволюцию человеческого восприятия? Вот сколько вопросительных знаков. Пусть этим займутся философы и музыковеды! Оживить, сделать выразительным и полнокровным то, что написано, — вот наша добрая традиция.