— Ты же знаешь, что это не так! — пробормотал он потрясенно. — Ты же не можешь действительно в это верить! Что ты несешь, вообще?! Какая, к чертовой матери, медалька?! Нахрена она мне, если ты ее честно выиграл?!
— Не так? — недобро усмехнулся Антон. — А как? Значит, золота ты не хотел? А чего хотел? Почему молчал?! — он опасно повысил голос, и Мартен непроизвольно отметил для себя, что Антон далеко не так равнодушен, как хочет казаться, и странным образом осознание этого вселило в него смутную надежду на то, что все еще можно решить.
— Или ты таким образом хотел мне отомстить за то, что я твоего любимого Жанчика без медали оставил?! — Антон почти выкрикнул это, на сей раз прожигая Мартена ненавидящим взглядом, и того вдруг ошпарило догадкой, настолько невозможной, настолько невероятной, что на миг он потерял дар речи, а когда, наконец, вновь обрел его, то смог только прошептать ошеломленно:
— Антон, ты что… Ты ревнуешь?! Меня?! К Жану?!
И увидев, как вдруг осекся, побледнел, растерялся, опустил глаза Антон, понял, что он угадал, и невозможное — возможно. И почувствовал, как с грохотом ломается лед, за последние дни сковавший все внутри, и вновь мчится по венам живительное тепло.
Он решительно шагнул вперед, не давая Антону времени опомниться, крепко прижал его к себе и, чувствуя, что спасительный вердикт вынесли и ему тоже, прошептал:
— Какой же ты дурак, Шипулин… Господи, какой же ты дурак…
Череда новогодних праздников была в самом разгаре, но Мартен от них уже устал. Нет, конечно, он их любил, но скромного, камерного празднования Рождества ему вполне бы хватило. Целая куча знакомых, отчаянно желающих считаться его друзьями, звала его отметить с ними Новый год, но он всем вежливо отказывал, и поэтому, спровадив всю семью, валялся на диване и лениво пялился в телевизор, где очередная толстозадая певичка старательно кривлялась и делала вид, что поет.
Очередной звонок телефона заглушил девицу, и этому он порадовался, а вот тому, что надо встать и дойти до стола, на котором валялся аппарат, — не очень. Решив, что он прекрасно обойдется без лишней дозы фальшивых поздравлений, он плюнул на все и не сдвинулся с места, пока телефон не замолчал. Но звонивший был весьма упрям, и после минутного затишья телефон вновь ожил. Мартен выругался и, пообещав себе послать звонившего куда подальше самым непристойным образом, быстро дошел до стола, раздраженно схватил телефон… И замер.
Когда они разъезжались на каникулы, на следующий день после того приснопамятного масс-старта Поклюки, они заранее поздравили друг друга с наступающими праздниками, и поэтому Мартен совершенно не ждал звонка. А сейчас удивленно глядя на мигающее на экране имя «Антон», он почувствовал, как мигом взмокли ладони и заныло в груди от нехорошего предчувствия.
— Алло, — выдавил он негромко.
— Привет, Марти, с новым годом тебя… — голос Антона был так же тих и словно растерян, но, кажется, ничего неприятного в нем не ощущалось.
Мартен облегченно выдохнул: похоже, на сей раз предчувствия его обманули.
— И тебя тоже. А чего звонишь, вроде поздравил уже?
Антон замялся:
— Ну… Знаю, что у вас Новый год не такой важный праздник, как Рождество, но у нас-то наоборот, он — самый главный, и в его преддверии все поздравляют близких и любимых людей. И вот я как-то сегодня слонялся по квартире, слонялся и вдруг резко понял, что хочу позвонить.
— Я рад. Очень… — прошептал Мартен. Голос вдруг резко охрип. Продуло из приоткрытого окна, не иначе…
— Ну и вот… — Антон вдруг засмущался и заторопился. — Поздравляю тебя еще раз. Желаю, чтобы в Новом году сбылись все твои мечты, — он вдруг коротко хмыкнул, — кроме очередного Глобуса, конечно.
— - Еще бы, — не смог не рассмеяться в ответ Мартен: после Поклюки Антон совершенно неожиданно для всех взлетел на вторую строчку общего зачета, и теперь вся болтовня о лидерской майке, доселе казавшаяся чепухой, вдруг приобрела вполне реальные основания. — А я в свою очередь желаю, чтобы сбылись вообще все твои мечты, и черт с тобой, Глобус тоже.
Антон вновь рассмеялся, попрощался и отключился.
Мартен все так же стоял возле стола, не шелохнувшись, даже забыв опустить руку и все так же прижимая телефон к уху. В его голове все еще звучало то, что Антон обронил, кажется, даже не заметив.
Близких и любимых людей.
Любимых людей.
Лю-би-мых.
Первая гонка после Нового года, эстафета, была назначена на восьмое января, а команды заехали в Оберхоф уже четвертого, и поэтому они в кои-то веки решили спрятаться от посторонних глаз на целый день. Антон старательно копался в своем ноуте, из которого то и дело доносилась негромкая музыка, а Мартен валялся на кровати, делая вид, что читает. Но в конце концов, ему откровенно наскучило это занятие, и он решил, что пора взять дело в свои руки и вернуть блудного сына туда, куда ему положено, а именно, в постель Его Величества Мартена Фуркада. Он долго, с наслаждением потянулся и окликнул Антона:
— Ну чего ты там возишься? Все равно ничем полезным не занимаешься, я же вижу, дурацкие клипы смотришь. Иди лучше сюда.
— Это для тебя дурацкие клипы, — отозвался тот, не оборачиваясь, — а для меня очень классная музыка. Вот, например, послушай, какая песня!
Он сделал звук погромче, и по комнате под грустную, словно бы обреченную мелодию поплыл голос девушки, негромкий, ровный, без надрыва, но почему-то у Мартена от него засосало под ложечкой. Он дослушал до конца, не шевелясь, не произнося ни слова, и лишь когда песня закончилась, встряхнул головой, словно желая прогнать то ощущение беспомощности, которым окутал его голос певицы.
— Что это? — хрипло спросил он.
— Песня? «Я для тебя останусь светом» называется. Саундтрек к одному очень известному у нас фильму. Понравилась?
— И о чем поется? — спрашивая это, он совсем не был уверен, что хочет знать. Но не спросить не мог.
— Да грустная песня на самом деле. Прощание с любимым человеком перед тем, как уйти. Ну, в смысле, совсем уйти… Ты понял…
Он кивнул головой, не в силах произнести ни слова.
— Ну и вот… Она говорит, что уходит, видя яркий свет в конце тоннеля, но ничего не боится, потому что останется с ним пеплом на губах, дыханьем на щеке, а главное, останется для него светом. Навсегда… Как-то так.
— Понятно, — надо же, даже получилось улыбнуться, как ни в чем не бывало! — действительно, очень грустно. Ладно, готов признать, что не все твои клипы — дурацкие.
— То-то же! — довольно хмыкнул Антон, вновь отворачиваясь к монитору.
Мартен встал, спокойно дошел до ванной, вошел, не включая свет, и, медленно подняв голову, уставился на свое отражение, еле различимое в отблесках света из коридора. Он чувствовал, что его начинает трясти и, не в силах ничего с этим поделать, вцепился в край раковины.
Что, Мартен, страшно смотреть в лицо приветливо улыбающейся бездны? Страшно вот так, почти зримо, почти наяву протягивать ей руку и видеть протянутую в ответ? Свет в конце тоннеля? Как глупо! Нет никакого света! Есть лишь собственные ошибки, собственная глупость, собственная неуемная жажда… И все это сливается в одну большую Тьму, взамен так наивно, так опрометчиво обещанного девочкой с красивым голосом Света… Тьму, которая, кажется, вот-вот готова была вырваться и поглотить его без остатка.
— Что с тобой?
Он вздрогнул, когда в зеркале за его спиной вдруг появилось отражение Антона.
— Что с тобой? — повторил Антон тише, уже с явно различимым в голосе испугом. — Ты чего в темноте торчишь и пялишься в зеркало так, словно призрака увидел? Я за тобой уже пару минут наблюдаю, а ты даже не шелохнулся.
Он бросил еще один взгляд на свое отражение и стиснул зубы. К черту все! Он сделал свой выбор. Он знает, ради чего он это сделал. И пока у него еще есть время — неважно сколько — он проживет его так, чтобы ни о чем не пожалеть в последнюю секунду.
Он резко развернулся, поймал не успевшего отшатнуться Антона за руку и прижал его к стене так сильно, что даже самому стало больно.
И эта боль раздвинула границы сознания, что вот-вот грозило задохнуться под сочащейся из ран Тьмой, залила их алой, горячей кровью, и Тьма, корчась, сдалась перед символом самой Жизни и уползла в свои пещеры. Она проиграла битву, не войну. Мартен знал, что однажды она обязательно вернется, и тогда он уже не сможет бороться, но не сейчас. Пока еще не сейчас. Потому что рядом с ним его Свет.