Он обхватил ладонями лицо Антона и, приблизившись так, что их губы почти соприкоснулись, прошептал:
— Ты только помни, что я тебя люблю, хорошо?
И, не давая ему времени на ответ, прижался к его горячим губам.
Парижские шум, суета и духота всегда его утомляли. Нет, конечно, он любил столицу своей страны — покажите хоть одного человека, который бы ее не любил! — но долго ее выносить был не способен. И если бы не настоятельные просьбы федерации, то никогда бы не согласился участвовать в этом крайне пафосном, но совершенно бесполезном лично для него мероприятии. Он и сам не понял, чего добивалось министерство спорта, собирая на одном приеме столько французских спортивных звезд. То ли они, как это было заявлено, хотели пропагандировать спортивные успехи страны и привлечь больше молодежи, то ли, что гораздо более вероятно, привлечь толстых дядек с еще более толстыми кошельками. Ему это было неважно. Вопросы финансирования, конечно, краеугольный камень любого проекта, но он давно в большей степени обеспечивал себя личными спонсорскими контрактами и не зависел от государства в той степени, как раньше.
Он послушно постоял рядом с другими чемпионами на фотосессии, пожал руку всем, кто желал ее пожать, поулыбался нескольким важным шишкам, дал кучу интервью ведущим спортивным изданиям, пообедал на шикарном банкете — это была самая приятная часть всего действа! — и, облегченно выдохнув, сбежал, посчитав свою задачу выполненной.
Ввалившись, наконец, в свой номер, он швырнул куртку на спинку кресла и, налив себе полный стакан воды, залпом его опрокинул.
Все, теперь можно было возвращаться домой и приступать к так жестоко прерванным тренировкам. А главное — его лицо озарила улыбка — можно будет, наконец, позвать Антона на совместный сбор. Эта сумасбродная идея – потренироваться летом вместе – пришла ему, когда они вновь, как и год назад, сидели вечером на пляже Кераминтаа и смотрели на закат, снова стараясь не думать о том, что вот и пришло долгое межсезонье. Антон в ответ, конечно, вновь выдал свое излюбленное «С ума сошел?», но по едва заметным ноткам радостного волнения Мартен сразу понял, что тот однозначно согласен.
В конце концов, они оба провели отличный сезон. Антон, пусть и остался несколько разочарован тем, что до Мартена в тотале ему так и не удалось дотянуться, быстро утешился тем, что отставание составило всего шестьдесят четыре очка и твердо был намерен в следующем сезоне это крохотное недоразумение ликвидировать. Впервые выигранный Малый Глобус, по программе масс-стартов, тоже не слабо тешил его самолюбие и привел во вполне оптимистичное расположение духа.
И разве после всего этого они не заслужили праздника?! А совместные тренировки на природе, вдали от любопытных глаз Мартен твердо считал праздником. И знал, что Антон думает точно так же.
Он уставился на календарь, напряженно высчитывая, когда же пригласить Антона к себе так, чтобы это вписалось в график тренировок их обоих. Он так задумался, вычисляя даты и шевеля губами — никак не удавалось совместить хотя бы пару недель! — что не сразу отреагировал на внезапно оживший телефон. Номер был незнакомый, и он злобно поморщился.
«Если это опять те уроды из федерации, — мелькнула негодующая мысль, — я их пошлю матом и скажу, что пусть сами мило улыбаются на их драных приемах и нежно лепечут с тупыми женушками всяких чинуш, которые спрашивают, чем биатлон отличается от велоспорта!».
Телефон никак не унимался, и он, злорадно представив, как все сейчас им выскажет, резко нажал на кнопку приема вызова.
====== Часть 20 ======
Говорят, есть дни, а есть Дни. И, к сожалению, на вторых далеко не всегда висит табличка для любопытных: «Не влезай! Убьет!».
Мартен оглядывается вокруг себя чужим, искаженным взглядом. Как интересно меняется мир вокруг нас в зависимости от угла зрения, под которым мы на него смотрим… Все то же самое, что и час назад: окно за которым пульсирует надрывный ритм большого города, уродливая ваза с белыми лилиями на небольшом журнальном столике, куртка, впопыхах брошенная на спинку кресла, — и нихрена не то же.
Он знал, что этот день придет. Он ждал его. Готовился к нему. И все равно в последнюю минуту оказался ничерта не готов. Разве можно приготовиться к концу света? К извержению вулкана? К вспышке на Солнце? Человек — забавная букашка: он мнит себя царем и властелином, пока, жалкий и дрожащий от сбитой спеси, не осознает, что он — всего лишь Ничто.
Но пока его разум пытается прийти в себя, верное подсознание машинально — сказываются годы занятия спортом, когда подсознание, натасканное на автоматизм, порой бывает гораздо важнее — начинает действовать. Алгоритм поведения в этот день давно записан на подкорке. Остается только, отключив эмоции и запретив себе хоть что-то чувствовать, действовать по давно отлаженным пунктам.
Он звонит родителям, братьям и немногочисленным друзьям, своим обычным голосом говорит им давно заготовленные слова, смеется и острит, спрашивает о новостях и незаметно просит прощения, раздает советы и притворно ругается.
Эта непринужденная и милая болтовня занимает почти час, после которого он чувствует, что его словно пропустили через мясорубку, и думает, что самый тяжелый час в своей жизни он уже пережил.
Вот и все. Все выполнено и завершено, итоги подведены и счета оплачены.
Осталось последнее и самое главное.
Мартен откидывается на спинку кресла, в котором провел последний час, и закрывает глаза, вцепляясь в волосы руками. Он не ожидал, что для этого звонка ему понадобится больше смелости, чем для всех предыдущих.
Он набирает номер Антона, даже не глядя на кнопки. Кажется, каждый мускул, задействованный в этом нехитром наборе манипуляций, помнит свою роль, помнит отведенные ему движения. Он горько ухмыляется: жаль, что такие способности пропадут втуне.
Равнодушные гудки в трубке на миг заставляют его похолодеть. Нет, только не сейчас, Антон не имеет права не ответить ему сейчас. Это было бы уже за гранью жестокости. И поэтому, когда, в конце концов, в трубке раздается сонное и ленивое «Алло», он громко выдыхает сквозь зубы и ругает себя за недогадливость. Конечно, разница во времени: в Екатеринбурге давно ночь, и он сладко спит сном невинного младенца. Против воли Мартен улыбается, представив себе эту картину: наверняка опять спинал одеяло на пол, а сам раскинулся на всю кровать, как морская звезда — очень наглая и агрессивная звездочка. Впрочем улыбка тут же покидает его лицо — чему теперь улыбаться-то…
— Алло, Мартен, чего молчишь? — тем временем интересуется Антон, зевая, но уже более ясным голосом. — Ты меня бессердечно разбудил в полночь, чтобы загадочно сопеть в трубку?
— Нет, — отвечает он твердо, заранее отсекая все возможные возражения, — чтобы ты сейчас же вытащил свою задницу из постели, мигом собрал вещи и завтра прилетел ко мне.
Мартен стоит в аэропорту, нетерпеливо барабаня пальцами по толстому стеклу, сквозь которое так хорошо видны ревущие стальные птицы, несущие в своем чреве тех, кого кто-то ждет. Странно: раньше, встречая кого-либо в аэропорту, он всегда подспудно опасался какой-нибудь неприятности. Знал, что это глупо, но все время боялся — вдруг тот, кого ждешь, не долетит. Пусть самолеты падают редко, но ведь падают же?
А сегодня он спокоен, как удав. Неудачная метафора, отмечает он флегматично, лучше сказать, как приговоренный. И тут же улыбается кривой улыбкой, так похожей на гримасу раненого волка: а вот это уже и не метафора вовсе… Он знает: сегодня с ними не случится ничего плохого. У любого приговоренного есть последнее желание, и все, даже лишенные совести, мерзавцы, считают своим долгом его исполнить.
О, Том всегда держит свое слово! Он не жульничает в мелочах, он блефует по-крупному. Именно этим и отличаются настоящие Игроки от самоуверенных новичков, наивно полагающих, что Фортуна только и ждала момента, чтобы отдаться им со всей пылкостью. И как же жаль, что Мартен только сейчас, столько лет спустя, это понимает…