— Зачем ты сейчас мне вот все это рассказываешь, когда сама палец о палец не ударила, чтобы его остановить? И какого хрена мне вот сейчас все это знать?!
— Не истери, — сурово одергивает она его.
Странное дело — всего одно слово, и из него словно выпустили пар. Он буквально ощущает, что ноги его больше не держат, и без сил опускается на корточки, привалившись спиной к перилам.
И чувствует, как она опускается рядом.
— Я пыталась, — признаётся она печально, — но у меня ничего не вышло. Он даже не стал меня слушать. Понимаешь, Антон… Это, наверно, прозвучит странно для тебя, но мы не можем ничего изменить. И повлиять на человека, принявшего решение, тоже не можем. Мы — это свобода, а они — нет. Что, удивлен? Да, казалось бы, Господь всемогущ, и все в мире вершится по воле Его. Но мы никогда не мешаем человеку принять свое решение и пойти своим путем. Может быть, и в этом проявляется воля Господня, как ты думаешь? Тогда, много лет назад, разве можно было его остановить, когда он с готовностью и чуть ли не радостью бросился в мастерски расставленную ловушку? Подумай, Антон, вспомни. Разве существовало что-то на свете, что могло его заставить отказаться от того, что ему было обещано?
Антон думает. Вспоминает. И качает головой. Нет. Не существовало и не существует.
— Мы не можем решать за человека. Оберегать на выбранном пути, подставлять плечо, слегка подталкивать. Но не выбирать путь за него. И в этом та свобода, что мы предоставляем. И та несвобода и обман, что дают они.
Вновь повисает молчание, тягучее, мутное, отравленное. Оно убивает Антона, и он не может его не прервать, спрашивая первое, что пришло на ум:
— А зачем все это? Для чего?
Анжела бросает на него короткий взгляд и с силой трет лицо ладонями.
— Уф! — выдыхает она. — Я, конечно, ждала этого вопроса, но все же так надеялась, что от шока ты до него не додумаешься!
— Прости, что разочаровал! — коротко бросает он.
— Освоился, я смотрю, — издает Анжела короткий смешок. — Это хорошо: есть шанс, что все-таки воспримешь информацию адекватно, хотя бы процентов на тридцать.
— А что так мало? — он, наверно, точно сошел с ума, если в данный момент его задевает именно это.
— Мало?! — она делает вид, что возмущена. — Мальчик мой, обычно люди хорошо, если хоть десятую часть из сказанного могут понять и принять. Это все, знаешь ли, несколько не вписывается в привычную им картину мира.
— Обычно?! — его поражает это слово. — А что, ты часто приходишь к простым смертным и вещаешь им о кознях зла?!
Она встает и обливает его неожиданно серьезным взглядом, он поднимается вслед за ней, как привязанный.
— На моем веку, — а длится он столько, сколько ты и представить себе не можешь, — ты четвертый. И я надеюсь, это поможет тебе понять, насколько уникальна та ситуация, в которую ты попал.
Она отворачивается и смотрит на уток, которые громко крякают и хлопают крыльями, собираясь взлететь. Антон вдруг понимает, что именно сейчас прозвучит нечто, после чего он уже никогда не вернется к прежней жизни. Он отчаянно боится этого, но знает, что уже не сможет жить, не услышав.
— Понимаешь, Антон, — наконец, вновь раздается ее мягкий голос, — байки про равновесие Света и Тьмы — ведь не просто расхожий штамп из сказок и фильмов. Это — основа мироздания, это — фундамент бытия. Которое кое-кто хочет сокрушить, не понимая, как это глупо и самоубийственно для него самого в первую очередь, но речь сейчас не о нем. И в этой битве, находящейся по ту сторону времени, все средства хороши. Самая крохотная песчинка, угодившая в двигатель, может застопорить движение той машины, которая должна была первой ворваться во вражеский город. Самая ничтожная крупица может плавно опуститься на весы и склонить их в ту или другую сторону. И поэтому Тьма всегда будет пытаться искоренить все, что может принести в этом мир хотя бы крупицу Света.
— Очень красиво и поэтично, — не выдерживает он, — я вижу, ты хорошо проштудировала современные фэнтези-романы. Лукьяненко бы тебя в соавторы взял, попробуй, а! Только я пока так и не понял, при чем тут я и …
Он запинается, почему-то не в силах договорить. Она вновь поворачивается к нему, окидывает его пронзительным взглядом с ног до головы и вновь отворачивается, усмехнувшись.
— Как же вы похожи, хотя, казалось бы… Знаешь, Антон, с изначальных времен так повелось, что иногда, очень-очень редко, на Земле появляются люди, которые несут в себе чуть больше Света, чем все остальные. О, они совсем не обязаны быть идеальными! Они могут быть вредными, капризными, да какими угодно, но при этом люди, глядя на них, видят Свет, пусть сами не понимают этого. Видят и отражают его в своей душе. Не спрашивай меня, почему так, откуда это пошло, и кто определяет этих людей. Не отвечу, потому что даже мне это неведомо. Я знаю лишь главное: чтобы Свет в их груди засиял во всю силу, они должны испытать Любовь. Лишь она, подобно спичке, может поджечь ворох сухих дров и превратить их в костер. И полюбить такие люди могут лишь себе подобного. А поскольку в этот мир они приходят ужасающе редко, то, можно сказать, они изначально предназначены друг другу. Они не делают ничего невероятного, не совершают подвигов, не открывают новые земли, не изобретают эликсир бессмертия, они просто живут, делают свое дело, несут в мир добро или не несут, но всегда любят друг друга. Любят так, что, глядя на них, другие люди улыбаются и чувствуют, что мир еще не погряз во тьме, и что в нем есть место Свету. Это совсем не обязательно известные, публичные пары знаменитостей, которые у всех на виду — совсем нет, наоборот, с ними это бывает очень редко. Простая медсестра, любимая всеми больными, и шофер школьного автобуса, которого вся детвора называет «наш дядя Миша». Участковый, в сотый раз уговаривающий местного забулдыгу бросить пить, и продавщица, которая, дико устав под конец смены, все же находит в себе силы приветливо улыбнуться запоздалому покупателю. Да кто угодно! Мужчина и женщина, женщина и женщина, мужчина и мужчина — это и подавно не имеет никакого значения. Главное, что они любят. И что они могут нести Свет только вместе, черпая его друг в друге и приумножая.
Она остановилась, словно выдохшись и будто на миг даже уменьшившись от усталости, но тут же продолжила, и голос ее вдруг налился звенящей силой:
— И зная это, предвидя это, Зло всегда пытается разрушить эту пару, развести ее в разные стороны до того, как они встретятся и поймут, что отныне жить друг без друга уже не могут. Разрушить тоже можно по-разному. Можно подсунуть одному из них постороннего человека, тоже совершенно прекрасного, но не несущего Свет. Можно постараться сбить с пути истинного множеством самых разных соблазнов. Но высший пилотаж — сделать так, чтобы один из двоих вместо того, чтобы любить, начал ненавидеть второго, и вместо Света начал источать Тьму.
Она вновь замолкает, на сей раз тяжело и опустошенно. И Антон ее понимает. Что тут еще скажешь… Вот только…
— Скажи, — тихо произносит Антон, — зачем ты мне все это рассказала? Что мне делать с этим знанием? Как я должен жить дальше, зная, из-за чего его не стало? Как я теперь вообще должен жить?!
Она внимательно смотрит на него, и под этим взглядом, кажется, пронизывающим все глубины его души, он чувствует себя маленьким и совершенно беспомощным.
— Затем, что ты еще можешь его спасти.
Антону кажется, что его сердце разучилось биться, и проходит несколько мучительных секунд, пока оно вспоминает, как же это делается.
— Что?! — шепчет он вмиг севшим голосом.
— Нет, не в полном смысле, конечно, — торопится исправиться она. — Сюда ты его, конечно, не вернешь.
Он сглатывает горький ком в горле. Ну конечно… Не вернешь… Визгливый свист тормозов и истошный женский крик… Не вернешь… Разве это возможно? А разве вообще вот все это возможно?!