Архипенко в который раз осмотрел стоянку, все еще надеясь на появление Чугунова, плюнул и повернулся к Бургонову, шедшему следом за ним:
– Придется, Цыган, тебе идти…
– А я и иду…
Потом Чугунов доказывал, что у него схватило живот, и, хоть никто с ним не спорил – все устали после боя, – долго продолжал оправдываться.
– Да и вообще я думал, – закончил он, – что вы меня не возьмете. Такие бои идут! Если бы боя не было…
– А боев-то не было бы, так на кой черт ты, Эней, нужен там?! Тогда и летать незачем! – возмутился Королев. – Тебе бы летать на прогулку к линии фронта и обратно и ордена загребать! – вспомнил он позавчерашний ужин.
Загребать ордена… Когда-то, еще в летном училище и в запасном полку, я мечтал получить орден Красного Знамени. Сейчас мои желания гораздо скромнее. Сбить бы хоть одного «лаптежника»!.. Тогда можно считать, что не зря находишься на фронте. Почему именно «Ю-87»? Просто мне казалось, что этого «Юнкерса» легче всего сбить.
Я вовсе не думал о смерти, но считал, что к ней нужно быть готовым, а прикрытие ведущего еще не оправдывает его пребывания на фронте. Королев при мне сбил три самолета. Так это Королев! Самому бы… А пока это «самому» не удавалось. После того как 15 декабря 2-й Украинский фронт соединился с Черкасской группировкой войск, были освобождены Черкассы, Чигирин, Знаменка, Александрия и Новая Прага, линия фронта на некоторое время стабилизировалась. Утихли и воздушные бои. Правда, полк вел боевую работу. Летали на разведку, на прикрытие наземных войск, сопровождали корректировщиков «Ил-2». Но фашистские самолеты в воздухе почти не появлялись, и сбивать было некого.
В общем, я был недоволен обстановкой, сложившейся в воздухе. А тут еще Королев однажды невольно затронул больную струну.
– Ты так и не написал матери, что на фронте? – спросил он, прочитав только что полученное письмо.
– Нет. Я же говорил.
– Зря. Там семьям фронтовиков льготы какие-то положены. Мать-то у тебя на иждивении? Аттестат высылаешь?
– На иждивении? Не знаю… Аттестат только с фронта выслал. В ЗАПе нам по семьдесят рублей давали, а стакан махорки там стоил сто десять…
– Все равно, аттестат есть. Напиши, что на фронте сейчас.
– О чем писать? О том, что летаю, утюжу воздух?
– Напиши, что помог ведущему сбить три самолета. Обеспечил, так сказать… Конечно, тебе самому сбивать надо. Но ты же знаешь, что с плохим ведомым никого не собьешь. Тебя скорее собьют.
– Ладно. Я напишу…
«Обеспечил»… Отец командовал дивизией в гражданскую войну, под Царицыном воевал, Кронштадтский мятеж подавлял, а тут «обеспечил»!
– Вот что, Женька, будем теперь так летать: кому удобнее, тот и атакует, а второй прикрывает. В бою меняться местами, в общем. – Решение оказалось неожиданно простым и взаимно приемлемым.
– Ну и правильно! Гулаев вон учит Букчина воевать, пускает его вперед, так тот в одном бою двух сбил. И Гулаеву обижаться не приходится. Уже тридцать штук на его счету.
Письмо все-таки пришлось написать. Ведь что бы я раньше ни писал, идет война, и мать все равно беспокоится. Не писать совсем – еще хуже… Нужно написать…
И я написал.
«У меня нового ничего нет, – говорилось в этом письме. – Разве только то, что уже три месяца на фронте. Но боев нет, летать не приходится. Сидим на аэродроме и скучаем…»
Через два дня я мог бы написать другое письмо…
Сопровождали звено корректировщиков «Ил-2» на фотографирование фашистских укреплений севернее Кривого Рога. Этот вылет, как и многие предыдущие, не сулил ничего интересного. Но сопровождать нужно. Мало ли что может случиться!
«Горбатые» шли над немецкими оборонительными линиями, фотографировали их. «Что они там фотографируют?» – с интересом посмотрел я на землю. Но ничего не увидел. Ночью была обычная для Украины оттепель, и сейчас снизу расстилался пестрый ковер из белых и черных пятен. «Ни черта там не разберешь, камуфляж какой-то»…
Не увидев ничего интересного на земле, все свое внимание перенес на воздух. Однако и там ничего нет. Только тонкая серенькая пелена, сквозь которую просвечивают солнце и голубизна неба. Никого… Еще и еще раз просматривается воздух впереди, с боков, сзади, сверху, снизу… Что-то мелькнуло чуть левее неяркого солнечного диска. Пара «худых»? Слишком близко друг к другу…
– Архипенко! Слева выше «рама». – Теперь на серо-голубом фоне тонкой облачности отчетливо выделялся двухфюзеляжныи двухмоторный корректировщик «ФВ-189», который кружил над нашими войсками, выискивая цели для артиллерии и авиации. Его узнали по голосу.
– Атакуй, четверка! – отозвался Архипенко. Я находился в самом выгодном из всей группы положении для атаки.
Боевым разворотом снизу атаковал «раму». «ФВ-189» не ожидал нападения. Гитлеровцы, увлеченные разведкой, очевидно, не видели советских истребителей на пестром фоне земли. Я спокойно прицелился, нажал гашетку и с удовлетворением увидел, как очередь пересекла фашистский самолет. Первый снаряд разорвался в левой плоскости, второй, бронебойный (не было видно разрыва), прошел через кабину экипажа, а третий разорвался в правом моторе. Кроме трех тридцатисемимиллиметровых снарядов, еще добрых два десятка бронебойных и зажигательных крупнокалиберных пуль из этой очереди вошло в немецкую машину.