Утин, бывало, ругал нас по радио, под горячую руку, хоть и понимал, что мы не можем быть везде одновременно. Но то на переднем крае, когда кругом рвутся снаряды и бомбы и некогда выбирать выражения. А здесь, он знал, нужно подбодрить летчиков, показать, что и меньшими силами они бьют фашистов. Поэтому и рассказал о бывшем в действительности накануне случае с Евсюковым. Главное, поднять, дух летчиков…
– Да и потом, – продолжал Утин, – не такими уж малыми группами вы ходите. Фигичев нашел правильный выход. Одна эскадрилья идет в ударной группе, другая полностью или частью сил прикрывает ее. Как будто и не слетанная группа, а получается хорошо. Одни дерутся с бомбардировщиками, а другие оттягивают на себя истребителей. А разве был случай, когда бы вы вели тяжелый бой и Горегляд не наращивал силы, поднимая дежурные шестерки? Или из соседних дивизий не пришла бы группа? Нет. Вылеты организованы сейчас неплохо. Это же мы заставили немцев изменить тактику. Сначала они посылали много отдельных девяток бомбардировщиков под прикрытием четырех-шести истребителей на каждую. Били их. И хорошо били, хоть и трудно было гоняться за всеми группами. Они боятся и теперь действуют мелкими подразделениями. Приходят армады по шестьдесят-восемьдесят бомбардировщиков под сильным, до тридцати самолетов, прикрытием истребителей. Но и нам легче концентрировать удары по одной большой группе, чем по нескольким, более мелким…
Утром, после приезда на аэродром, я лег добрать.
– Подождите, товарищ командир! – останавливает меня Волков. – Вот, пока прохладно, яйца выпейте, а то днем ничего не едите…
Я взял яйцо, разбил, выпил.
– Сам ешь!
– Мне хватит! Я тут с румыном договорился, каждый день для вас по десятку покупать буду.
После боя группа пришла на последних каплях горючего. У Бориса Голованова останавливается мотор: бензин кончился, и он садится километра за полтора до посадочной, за речкой. Ударился о прицел, у него кожу с головы, как скальп, сняло, завернулась… Привезли на КП.
Сидит, картой рану зажал. Отправили в госпиталь…
За весенние бои эскадрилья сбила одиннадцать немецких самолетов, а полк сбил тридцать пять. Таких ожесточенных боев на моей памяти еще не было, но потери гораздо меньшие, чем на Днепре. Тогда за восемь дней мы потеряли шестнадцать самолетов, а сбили восемнадцать. А сейчас потеряли десять. Зато сбили тридцать пять!.. Свой личный счет я довел до пятнадцати.
На новую границу
Буквально через несколько дней наступило затишье. Группа за группой истребители уходили на задание и возвращались обратно, не обнаружив противника. Внизу не было сплошной пелены пыли и дыма, больше недели закрывавшей передний край.. Обычная голубоватая дымка простиралась над землей.
Летчики садились дежурить в первой готовности и опять вылезали из кабин, не дождавшись ракеты на вылет. Немцы в воздухе не появлялись, и поднимать дежурных истребителей не приходилось.
Вскоре пришел приказ: вылеты на прикрытие прекратить. Попытка наступления немцев провалилась, и бои полностью затихли.
Осталось только дежурство в первой готовности. Усталые летчики, механики, техники отдыхали. Они лежали под плоскостями самолетов и недоверчиво посматривали в сторону командного пункта. Вдруг опять ракета? Снова такие бои?
Ракеты не было. Вместо нее с командного пункта вернулся Архипенко и привел с собой молоденького младшего лейтенанта. Небольшого роста паренек – ниже Миши Лусто – с кругленьким мальчишечьим лицом, на котором выделялись большие, чуть припухшие черные глаза, и с девичьим румянцем на щеках, еще не знавших прикосновения бритвы, смущенно остановился рядом с командиром эскадрильи, посматривая из-под длинных ресниц на приподнявших головы летчиков. Всем своим обликом он резко отличался от присутствующих – тоже молодых, но уже опаленных огнем войны.
– Что там нового, Федор Федорович? – спросил Ипполитов, приподнявшись на локте.
– Новостей вагон и маленькая тележка. Вот, здеся, знакомьтесь. Новый летчик к нам прибыл. Степанов.
И Архипенко стал представлять Степанову летчиков.
– Лусто, мой боевой заместитель… Миша лежа протянул руку.
– Михаил Васильевич.
– Сергей…
«Пупок – заместитель?! А Виктор? Значит, все… О Викторе больше месяца ничего не известно. Отдали приказом, наверное, что пропал без вести…» О летчиках, не вернувшихся с задания, если не было точных сведений о их гибели или о том, что они попали в госпиталь, через месяц отдавали приказ: «Считать пропавшим без вести…»
Архипенко продолжал:
– Старший лейтенант Мариинский, командир звена.
Я, услышав свою фамилию, тоже протянул руку.
– Евгений. Только не командир звена, а просто летчик, лейтенант.
– Приказ, здеся, уже есть на тебя и на Лусто. Да, с тебя причитается за звание и за «Боевик» – Горегляд звонил.
– Я же и старшим летчиком не был!
– Назначили, здеся, сразу командиром звена.
– Ладно, уговорили, мы с комэской приглашаем всех сегодня вечером… – я с едва сдерживаемой улыбкой посмотрел на раскрывшего от удивления рот Архипенко. – Правда, Федор Федорович?