— В 141-м гв. ШАП были какие-то свои «общие» суеверия и приметы у летчиков?
— Как и во многих других летных частях, считалось плохой приметой бриться, стричься или фотографироваться перед боевым вылетом. В Польше как-то сидим на аэродроме, погода нелетная, низкая облачность. Уже после обеда стало ясно, что сегодня для нас войны не будет. Начали играть в карты, в домино, а два летчика, Колесниченко и Тамаркин, пошли бриться. Вдруг приказ: «Вылет 1-й эскадрилье!» Уже после штурмовки возвращались домой по ориентиру, над шоссейной дорогой, и немцы сбили двух наших правых ведомых, а именно — Колесниченко и Тамаркина. У первого это был шестидесятый вылет, а у второго — четвертый… Или была у нас мотористка, девушка по имени П-я. Кто с ней переспит, сразу погибал. Троих ее «кавалеров» сбили уже при мне. На эту «роковую бабу» все смотрели с опаской. Сразу после войны наши пьяные механики, человек пятнадцать, изнасиловали «хором» эту П-ю. Командование, стараясь замять ЧП и не доводить это позорное дело до серьезного расследования, моментально демобилизовало эту несчастную девушку из армии.
— Какой-нибудь талисман Вы с собой в вылеты брали?
— Таскал в планшетке портрет Сталина в качестве талисмана. Думал, что если случится самое страшное и немцы меня собьют и возьмут в плен, то, увидев портрет вождя, меня не станут мучить и сразу расстреляют.
— Выжить надеялись?
— Как вам ответить… Была у меня уверенность, что Бог сбережет, хоть я и был атеистом.
— Я вижу на групповой фотографии летчиков эскадрильи, у всех на груди медаль «За отвагу». Штурмовиков такой солдатской медалью крайне редко награждали, а тут у всех пилотов.
— Эта медаль имеет свою интересную историю. Наши войска застряли у какой-то немецкой деревни, очередного «Дорфа», на перекрестке дорог. Под фундаментами каменных домов были оборудованы ДОТы. Ни пехота, ни танки ничего не смогли с этой деревней сделать. Запросили поддержку штурмовиков. Пошла девятка «Илов» во главе с ГСС Бутко, позже разжалованного в рядовые летчики за то, что в этом вылете по своим отбомбился. После них послали на штурмовку эскадрилью из 142-го гв. ШАП. Они сбросили бомбы в поле, комэск сказал, что не нашел указанную цель. Потом пришла очередь лететь нашей эскадрилье. «Отработали» эту деревню, вернулись, собрались вместе, курим, обсуждаем вылет. Прибегает посыльный из штаба, передает приказ комполка: «Эскадрилье построиться возле КП». Появляется Компанеец, а рядом с ним майор в фуражке с красным околышем. У нас сразу настроение «по нолям», все подумали, точно, кранты, это «особист» по нашу душу, видно, и мы по своим отбомбились!.. А этот майор зачитывает нам благодарность от командующего 5-й гвардейской армии генерала Жадова и приказ о награждении летного состава эскадрильи медалями «За отвагу» за успешную штурмовку этой злополучной деревни.
— Что ждало летчика, отбомбившегося по своим?
— Если доказывали подобный эпизод, то ведущего группы, реже и командиров звеньев, могли отправить в штрафбат. Но я, например, слышал от «старичков», что в 1943 году, если в полку из-за больших потерь оставалось мало экипажей и летать фактически было некому, то пилота, проштурмовавшего своих, вместо трибунала могли оставить в полку — «искупать вину кровью» на месте.
— В полку был свой «особист»?
— Был офицер СМЕРШа, который курировал сразу два полка, наш и 143-й гвардейский. Везде имел своих сексотов. Мы друг друга сразу предупреждали, особенно новичков: «Держи язык за зубами!» Но летчиков этот «особист» не задевал, «работал» в основном со штабными и с техсоставом.
— В полку были летчики, возвратившиеся из немецкого плена и допущенные вновь к боевым вылетам?
— При мне таких не было. Сразу после войны в полк вернулся из плена ГСС капитан Георгий Красота. Его сбили в Молдавии летом сорок четвертого года. В плену он выдал себя за рядового бойца, но все равно кто-то из военнопленных узнал его, припомнив фотографию летчика во фронтовой газете, но немцам не сдал. Красоте вернули все ордена, он снова стал летать, но в 1946 году его уволили из армии в запас.