— Как вы оцениваете уровень подготовки наших солдат?
— Очень низкий. Ребят брали из деревни — и на фронт. Очень много было солдат из Средней Азии. Я так считаю, что им чихать было на эту войну. Взяли его из теплого климата, бросили в зиму, и он должен воевать непонятно за что. Сложно им было. Вот такой случай был. Холодно было. Лежит убитая лошадь, на ней сидит представитель Средней Азии. Над ним стоит медсестра, девочка, плачет: «Дяденька, нельзя это есть». А ему жрать-то надо…
Весной наша промышленность начала давать самолеты. Цена этому, видно, была очень большая. Потребовались летчики, а их нет. Начали по частям ездить так называемые «купцы», которые вынюхивали, где есть бывшие курсанты, летчики. Командование их скрывало всевозможными способами, потому что это были наиболее образованные, подготовленные кадры. Вот такой «купец» каким-то образом в штабе 33-й дивизии узнал, что в разведроте есть три типа. Нас вызвали в штаб дивизии. На счастье, командира роты на месте не оказалось. Нам дали предписание явиться в город Шахты в штаб 8-й воздушной армии. У меня был очень хороший немецкий трофейный нож. Старшина говорит: «Слушай, ты уходишь, отдай». — «Забирай». Мы вышли и пошли, но не по дороге, а по азимуту, поскольку опасались, что нас могут перехватить. Пришли в штаб. С нами побеседовали, дали предписание: «Красный Сулин, командир дивизии генерал Кузнецов». Мы добрались до Красного Сулина, и никто не знает, где часть генерала Кузнецова. И в Военкомате были, и в милиции — не знают. Вдруг одна бабушка нам сказала: «Ребятки, вот там, на бугре что-то шумят самолеты». На бугре был парк, а за парком площадка. Стоит у разбитого здания «полуторка», радиостанция. У радиста спрашиваем: «Где генерал Кузнецов?» — «Не знаю. Вот там штаб стоит, там полковник Кузнецов». Оказалось, что мы ехали с бумагами из армии о присвоении полковнику Кузнецову звания генерала. Пришли. Выходит тот капитан, который нас в Шахтах принимал. «Значит, так, ребята, в столовую». Зашли мы в столовую. Столики на четверых. Стаканчики стоят. Салфеточка. Ложка, нож, вилка, четыре стула. Куда мы попали?! Правда, мы были хорошо одеты — нас уже переодели в летнюю форму. Подходят девочки с кокошничками: «Мальчики, что будете кушать на первое?» Когда разведроту вывели на отдых, старшина приходил и спрашивал: «Ну что, первое или второе будем делать?» Это значит пшенку, гуще или жиже. И хлеб из жженой пшеницы, от которого несло сивухой. А здесь спрашивают: «Что вы будете кушать?» Что-то буркнули, съели первое и встаем. «Куда вы, а второе?» И после второго поднялись уходить. Они вернули нас, говорят: «Вот компот и пирожное». В 60-м гвардейском полку, в который я попал, тоже отлично кормили. В дивизии было четыре полка: 60, 25, 77 и 71 — й полки. Была еще штрафная эскадрилья. В ней штрафниками были летчики, а штурмана были постоянного состава. Они чаще награждались, чем летчики, но им и давали самые сложные задания.
В то время, когда мы пришли, полк на боевые вылеты не летал. В нем была организована специальная тренировочная эскадрилья, в которой нас натаскивали. Летали днем и ночью. Провозили нас и в прожекторах. Когда пришел обратно в полк, я был уже готовым летчиком.
— Первый боевой вылет помните?
— Я ничего не понял. Первый вылет дали на линию фронта — очень мало по времени. Больше всего я боялся за то, как я сяду. Я не знал, что собой представляет штурман. Как его звали? Колесниченко Александр Григорьевич. Вчера мы с ним сидели за столом, вспоминали… Во втором, когда пошли на железнодорожную станцию, уже начал соображать.
— Сколько брали бомб?
— В основном подвешивали две сотни и пару 50-килограммовых бомб или шесть ОА-25. Штурман в кабину брал САБ. Подвешивать САБ под плоскость — это было преступление — туда бомбы надо вешать. Высота полета у нас была небольшая, а время задержки было побольше. Так он чеку вынимал, бомбу за борт и в руке держал, как только ветрянка улетала, он отсчитывал несколько секунд и бросал ее. Она взрывалась прямо под самолетом. Один раз нас долбанули в районе Мелитополя. Дали задание пройти по дороге, посмотреть, нет ли скопления немецких танков. Летали, летали. Штурман говорит: «Спускайся ниже». Тут мы и попали в прожектора. Нам врезали. Элерон один отбили, стойки крыла побили. На счастье, остался целым бензобак. Кое-как пришли на свой аэродром, а он закрыт, потому что немцы барражируют над аэродромом. Сели на аэродром соседнего полка. Технари рейками от кассеты укрепили элерон. Осмотрели все и сказали: «Бак целый, двигатель целый, можно лететь». И мы еще два вылета сделали — надо летать.