Он был честным и всегда говорил правду в глаза. Это не нравилось начальнику штаба полка майору Гейко, с которым они постоянно ругались. После войны было такое указание, что летчиков, нарушающих дисциплину, вне зависимости от их заслуг, можно увольнять из армии. Видимо, Гейко написал на Камозина докладную, и Красовский подписал приказ уволить того по пункту «е». Как сказал у нас один летчик, пункт «е» означает «ешь сам». Это значит, что тебя увольняют без пенсии, на гражданке на работу не примут. Уже в 1948 году я лично слышал, как Красовский высказывал командиру полка Павликову, что его обманули и он уволил Камозина фактически по навету. Связь мы с ним поддерживали. Поначалу его никуда не брали. Ходила такая байка, что он, дважды Герой, сидел на ступеньках здания Наркомата обороны и просил милостыню, но, когда мы с ним встречались, он сказал, что такого не было, но по начальству он много ходил. Потом все-таки он устроился в ГВФ.
— После освобождения Крыма вашу дивизию отправили под Полтаву на переформировку. Как складывались взаимоотношения с американцами?
— Наш полк стоял на одном аэродроме с их истребителями «мустанг». Отношения были нормальные. Американцы жили в палатках. Мы ходили в их ресторан, располагавшийся также в палатке. У нас был такой Беркутов Александр Максимович, Герой Советского Союза. Хороший вояка, храбрый человек, который воздушные бои вел грамотно, не боясь, разумно. Отлично разбирался в штурманском деле. На И-16 сбивал «мессершмиттов»! Для этого надо было уметь грамотно использовать технику. Многие, особенно в начале войны, погибали из-за того, что как следует не пользовались даже тем, что есть.. Вот такой пример. Уже шла война. Перед эвакуацией училища инструкторский состав проходил тренировочные полеты и отрабатывал боевой порядок. Летали они на И-16 звеном из трех самолетов. Справа ходил один младший лейтенант, а вел звено полный, солидного возраста старший лейтенант. После полетов он делает разбор. Я был в наряде и находился от них недалеко. Слышал их разговор. Этот старший лейтенант молодому лейтенанту, инструктору, говорит: «Ты стоишь далеко. Ты должен у меня рядом стоять, ты должен меня защищать своим телом!» Я тогда уши навострил: как это — телом? Значит, он должен прикрывать, себя подставлять. А оружие зачем у него тогда? Думаю: ладно, посмотрим. Сейчас нужно школу заканчивать, там будет видно. Вот какие взгляды были у нас. Заслуга Александра Ивановича Покрышкина, что он смог эти взгляды изменить не только у рядового состава, но и у высокого начальства.
Так вот мы с Беркутовым как-то пришли в ресторан, нас было человек семь. Один из американцев показывает на его иконостас и спрашивает: «Кобра?!» Мы сначала не поняли. Потом дошло, что он спросил, получил ли он эти награды, воюя на «кобре». Мы ответили: «Да».
Тогда он говорит: «Мустанг» и показывает, что награды доходили бы до пят. Посмеялись. На «мустангах» они не давали летать. Мы им в шутку предлагали меняться, но они не соглашались. «Кобра» у них считалась штурмовиком. «Мустанг» был лучше вооружен, у него более сильный мотор.
Как-то три «мустанга» встали на ремонт. Американцам понадобился специалист-радист. Командир полка послал мою будущую жену, Раису Михайлову. Она пошла к ним. Они говорят: «Вы не поняли, нам нужен специалист по радиооборудованию». — «Все правильно, она и есть специалист». Поскольку радиостанции были одинаковые, она там все сделала. Они потом сказали, что она большой специалист, и даже стали ее уговаривать, чтобы она к ним перешла.
— Большинство самолетов вы сбили в Крыму и один в Восточной Пруссии? Так?
— Два в Восточной Пруссии.
— По документам — один. ФВ-190, аэродром Гроссшиманен. Но об этом чуть позже. А пока вот о чем: почему такая разница — казалось, 9 самолетов буквально за три месяца войны, а потом всего один?
— После Крыма наш полк несколько месяцев стоял с американцами, у нас воздушных боев не было. А потом сели в Польше, тоже воздушных боев не было. Мы там все время были привязаны к бомбардировщикам. Помню, был такой боевой вылет. Командир полка послал меня и Зорина [Зорин Николай Иванович, старший лейтенант. Воевал в составе 101-го гиап и других полках ВВС Ка. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 395 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 7 в группе. Награжден орденами Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями] на разведку аэродрома Гроссшиманен, который располагался примерно в 60 километрах за линией фронта. Прилетели, доложили, что на аэродроме стоят самолеты, и тогда командир поднял весь полк. Мы пошли двумя группами. Первую группу повел Зорин, а вторую я. Летели на 3000 метров с кассетными бомбами. Облачность была с большими разрывами. Зорин, похоже, струхнул или был не уверен, что правильно вышел. Передает по радио: «Аэродром закрыт облаками». А я вижу — впереди маячит его группа. Подхожу: аэродром открыт — не открыт, непонятно, но есть большие просветы в облаках. Подходим, смотрю — на полосу выруливает «фоккер». А мы в этот вылет взяли много молодежи. Думаю, неопытные, он один может всех их посшибать. Надо этого «фоккера» снять. Я передал командиру полка, что атакую. Сбросил бомбу, а «фоккер» в это время пошел на взлет. Я за ним. Думаю, я первым атакую, сейчас зенитки весь огонь по мне сосредоточат. Пора начинать маневрировать. Только я левую ногу сунул — взрыв! Самолет рулей слушается, я продолжаю пикировать за этим «фоккером». Глянул, ведомый бомбу сбросил и тоже идет за мной. Смотрю, «фоккер» отрывается, взлетает, я по нему стреляю — у меня отказывает пушка и все пулеметы, кроме одного. Но попал! «Фоккер» свалился и взорвался. Я ушел в сторону. Думаю, где садиться. Черт знает, что у меня подбито. Видел, что вспышка была. Управление пока работает, мотор тоже. Ведомому говорю: «Посмотри, у меня ничего не дымит?» — «Нет». Уже на земле я увидел, что снаряд попал в заднюю кромку крыла. Осколки побили хвост, но мотор не затронули. Если бы не сделал скольжение, то прямо бы по центроплану и по кабине попал.