— Девушки вместе держались?
— Да. Очень дружные были.
— На фронте мужской коллектив. Насколько тяжело было женщинам на фронте?
— Жили мы очень дружно. Ребятки относились к нам по-братски, а мы за них очень переживали. Помню, в начале февраля 1945 года с аэродрома Модлинг под Варшавой полк вылетел на штурмовку немецких войск под городом Данциг. Погода была плохая, облачность низкая. Стало темнеть, а самолетов наших нет. Мы, техсостав, проглядели все глаза, а наших самолетов все нет. Начали жечь костры, пытаясь обозначить аэродром. И вот появились первые самолеты. Как же мы радовались! Но вернулись далеко не все. Потом выяснилось, что некоторые самолеты сели на другие аэродромы уже в темноте, а некоторые на вынужденную. Слава богу, все живы остались.
Ребята-техники всегда старались помочь и по специальности, и по хозяйству. Помню, стояли мы в одном месте, жили в землянке. Там болото было. Приходишь, в сапогах воды полно, ноги мокрые. Надо растопить печку в землянках. Ребятки подходят к нам, чтобы дров нарубить. Девчонки наши больше на меня надеялись, я как-то с ребятами больше дружила. Они ко мне очень хорошо относились, что ни попрошу — никогда ни в чем не отказывали. Если жили в землянке, то девочки отдельно, ребята отдельно.
— Как был организован быт техсостава?
— Организовано все было нормально, кормили хорошо. Только в то время не хотелось ни есть, ни пить. Когда мы в школе учились, нас приглашают на обед, а ничего есть не хочется. На улице стояла колонка, только водички попьешь, и все. И дизентерией мы там переболели. А в полку было все нормально.
— Одеты вы были в юбки?
— Зимой ватные брюки и ватная куртка. А летом в комбинезоне для работы на аэродроме, а в остальное время юбка и гимнастерка. Девчонки у нас все считались младшими авиаспециалистами, а я уже была средним. Я механик, а они были мастера и штабные работники. Поэтому питание у них было одно, у меня уже другое, как у механика. А у летчиков третье, как говорится. Иногда бывало так: сидим за столом, кушаем. Ребята из летного состава притащат что-нибудь вкусненькое: то один, то другой. А я стеснялась, стыдно было. Думаю: «Господи, чего они на меня обращают внимание?»
— Вы пользовались успехом?
— Было такое. Если был какой-нибудь праздник, они мне винцо предлагали. Если бы я своей любви предпочла какие-то близкие отношения с начальством, то у меня бы и ордена были, и что хотите…
— Были у вас в полку такие?
— У нас в полку таких не было. Вот когда мы ехали с Борей в эшелоне в Полоцк, после моей демобилизации, с нами из других частей ехали девочки с орденами. Они были не из авиачастей, а из наземных, а там ведь жили одним днем. Поэтому, конечно, и награды получали, кто заслуженно, а кто и нет. А в наш полк из дивизии радиоинженер приехал, тоже клинья ко мне подбивал. Я ему, конечно, хороший отпор дала. Он сказал: «Я тебе отомщу». Меня представили к ордену Красной Звезды, а прислали только медаль «За боевые заслуги». А мне не нужно никаких орденов. Я подготовила больше 1000 боевых вылетов, и ни одного отказа радиосвязи по моей вине не было, и я этим горжусь. У меня есть медали «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией». Все, что у меня есть, то — мое. Мне и это не обязательно. Главное, что у меня была честь. Я им всем говорила, что вы мне все как братья, все одинаковые. Другие девочки у нас тоже были очень скромные. С командиром полка одна была, но это их дело.
— По беременности никто не уезжал?
— Нет. Вообще у нас очень скромные девчонки были.
— Тяжело было Бориса Степановича из полета ждать?
— Всех тяжело было ждать. Пришлют к нам в полк молодежь, уже через день кто-то из них погиб… Молодежь только из школы, еще не облетались. Был у нас один летчик, знаю, что его звали Мишей, а фамилию и не знала. Он говорит: «Ты мне только скажи, что после войны за меня замуж выйдешь, только пообещай, что выйдешь». Погиб… А вот Борис Степанович без моего ведома пошел к командиру полка…
— Вроде вы были не против?
— У нас были дружеские отношения, но близости, конечно, не было. Я ему просто отдавала предпочтение. Мне было его жалко. Он так переживал. Я всем ребятам говорила, что они мне как братья. И тут вдруг Шурочка Полева говорит, что вот Боря так переживает, сказала бы ты ему, что вы будете друзьями. Это было в Польше. Мы там организовали танцы. Смотрю, инженер полка подошел, потом начальник штаба, сели рядом. Говорят: «Рая, о чем ты думаешь?! За Бориса замуж выходить! Да он же горячий, его же собьют. Что это ты придумала?!» Я ничего не знаю, а они уже слышали о приказе. Я отвечаю: «Какой есть, что будет, то будет». Никто из нас не знает, что его ждет. Вдруг появляется он. Говорит: «Я рапорт написал». Я говорю: «Ты что?!» — «Вы живете в землянке, девчонки все время тебя ждут, чтобы что-то сделать, печь без тебя растопить не могут. У них работы поменьше, а ты день и ночь на аэродроме. Мне тебя жаль. Давай поженимся, и все». Помню, он мне унты как-то притащил, потому что знал, что я мерзну. Куда мне было деться? Никуда не денешься, раз он уже написал рапорт. Командир полка одобрил. Тут у меня действительно переживаний прибавилось: то за всех переживала, а теперь за всех, да за него еще больше. Он горячий в бою, очень сильный летчик был. У него больше сбитых самолетов, чем записано, но для него главное было, что он сбил, что дело сделал. А запишут — не запишут, — это его не волновало. И везде он такой. Но, славу богу, выжил. И вот уже в марте было 61 год с тех пор, как мы поженились. Командир полка распорядился, чтобы нам дали жилье. На Украине в домах когда-то были умывальные комнатки. Вот такую отдельную комнатку нам и выделили. Там стоял широкий шкаф, мы его перевернули и на нем спали. Приходилось приспосабливаться. Но все равно было хорошо. Меня и наши командиры уважали. Расписались мы в Белоруссии. Когда война закончилась, Бориса командир полка в отпуск отпустил. Мы приехали в Полоцк, когда я уже демобилизовалась. Там и расписались 22 августа 1945 года.