Выбрать главу

Основной аэродром у финнов был в Нурмалице, на берегу Ладожского озера. Мы часто туда ходили на «охоту». Один раз я «Кертисс-36» на посадке подловил. Летчик на пузо самолет посадил, но я его еще из пушек обработал, чтобы наверняка. Еще раз полетели, финны тоже не дураки. Раз пришли истребители, то не взлетают, потому что на взлете истребитель беспомощный.

Начали мы штурмовать машины возле аэродрома. В тридцати километрах от Нурмалица располагался аэродром Видлица, и, видимо, оттуда вызвали четверку «кертиссов». Мы увлеклись штурмовкой, за воздухом не смотрим. Вдруг вижу, у Сергея на хвосте висит пара. Я стал набирать высоту, чтобы помочь ему, но, оказывается, у меня у самого пара висела. И он мне крикнул по радио: «Сашка, у тебя на хвосте пара!»

Тут замечу, что радиостанция РСИ-4 была слабенькой. По ней только на близком расстоянии разговаривать можно было, но и то хорошо, что хоть такая была. Я ручку от себя. Финн как дал! А у него пулеметов 8 было на «кертиссе». Мимо меня пролетел сноп трассирующих пуль. Видимо, упреждение большое взял, а если бы поменьше, то изрешетил бы меня и мы бы с тобой сейчас не разговаривали. В самолет попала всего одна пуля, но перебила тягу левого элерона. Я нырнул вниз — сказалось превосходство в скорости, и я смог оторваться. Так что Ефремов меня спас…

Как-то комиссар полка говорил мне, что сбили финского летчика. Когда его допрашивали, он сказал, что им в Нурмалице наши самолеты «лавочкины», сороковой и десятка, ни пройти, ни проехать не дают. А это ж я летал на 40-м, а Сергей Ефремов на «десятке». Приятно было от противника такое услышать. Мы действительно им шороху давали.

После окончания Выборгско-Петрозаводской операции нас перебросили на север, на аэродром Алакуртти, для участия в Петсамо-Киркенесской операции.

Там погибли два моих друга. Сергей Ефремов и Миша Родионов. Как получилось? Прилетели два «фоккера». А мои друзья тогда дежурили. Взлетели, стали набирать высоту недалеко от фашистов. А те с одного захода их обоих и сбили.

После Северной Норвегии нас перебросили в Северную Польшу. Там нас щадили, поскольку мы пришли с другой линии фронта: посылали на простенькие задания. К тому же там у нас такой перевес был в авиации.

Даже самолеты не маскировали, они стояли на аэродромах рядами. И днем, по сути дела, немецкие летчики боялись появляться над нашей территорией. Войну закончил я на аэродроме Штаргардт под Штетином.

Приходилось ли вам выполнять задания на сопровождение штурмовиков?

— Очень много. Потери у них были очень большие, но я не помню, чтобы мне приходилось вести воздушный бой при сопровождении штурмовиков. Когда началось наступление на Свири, потребовалось разбомбить переправу — мост через реку Свирь. Туда отправили полк штурмовиков, который мы прикрывали. Заходит первый штурмовик бомбить, его сбивают, он врезается в берег. Заходит второй штурмовик, его сбивают, он в берег врезается. Заходит третий штурмовик, пикирует, его зенитки встречают, и он в Свирь ныряет. После этого уже летчики бочком без пикирования заходили. Но мост, по-моему, все равно не разбомбили. Ширина его была всего три метра, в такую цель очень трудно бомбой попасть в таких условиях.

Был еще такой у меня эпизод. Полетел я на разведку, нашел какие-то склады. И приказали их четверке наших «илов» разбомбить, а я их должен был прикрывать. Но я обратно без них прилетел, их все четыре сбили.

Но когда штурмовика зенитка сбивает, тут уж мы, истребители, ни при чем. Мы штурмовиков прикрывали только от вражеских истребителей, от зениток прикрыть не могли. Абсолютно никаких упреков от начальства не было. Все понимали.

Другой случай. «Ил» пошел на разведку, а я парой его прикрывал. Вышли мы на немецкий аэродром, это в Северной Норвегии было. По «илу» открыли зенитки огонь, и он решил их обстрелять. Я видел, как снаряды его пушек засыпали зенитную батарею и перебили личный состав. А потом «ил» вышел из пикирования, пролетел метров 500—600 и сам врезался в лес, взорвался.

Вы, имея достаточно большой опыт ночных полетов, летали на истребителях ночью?

— Нет, на истребителях я ночью не летал. В сумерки поднимался, когда разведчик прилетел на соседний аэродром, а ночью не летал.