И немцы их тоже за людей не считали. Знали, что это за дерьмо. Но были там и такие, кому бы я Героя, не задумываясь, дал. Настоящие люди!
— Вы получили медаль «Партизану Отечественной войны»?
— А как же. Обязательно. Я отпартизанил, и, когда весной 1944-го мы соединились с войсками, я получил справку с печатью, что партизан такого-то отряда, воевал в должности командира взвода. Правда, медаль я только в 1975 году получил, потому что когда награждали и когда был парад в Минске, я в Смерше сидел.
— Долго вас проверяли?
— Долго. Мы с Сашкой-пехотинцем очутились под Минском в 63-м ОПРОСе (отдельном полку резерва офицерского состава). Смершевцы все подозревали, что Санька был подсадной уткой. Не могли понять, как это у нас так просто и кругло получилось, что трое сбежали, и немцы не рюхнулись. Я с ними ругался, говорил следователю: «Тебе бы туда, я б посмотрел, что бы ты делал. Ты за столом очень храбрый, грамотный, все у тебя кругло получается». Они на меня давили, но я им сказал: «Ничего писать против Сашки не буду и ничего подписывать не буду. Это преданнейший человек, командир взвода, отчаянный парень. 9 месяцев партизанили вместе». Вроде отстали. Я к командиру полка пошел: «Что вы меня тут держите? Отпустите меня. Я же летчик». — «Откуда мы знаем, что вы летчик? Мы запросы делали, никаких ответов не получили. Подтверждений на вас никаких нет». — «Как нет?! Я Армавирскую школу закончил в Фергане. Она и сейчас там. Напишите туда. Не может быть, что не было подтверждения» — «Ничего. Мы вам присвоим младшего лейтенанта». — «Чего вы мне присвоите?! У меня это звание уже есть с 1943 года».
Я уже после войны узнал, что был приказ Сталина: кто был в партизанах больше 6 месяцев, тех в штрафные батальоны не посылать, считать, что они искупили свою вину. Но летный состав полк не пополнял, пополнял пехоту. У них был свой план. Где-то за 4 месяца до Кенигсбергской операции вижу, что дела хреновые, и я пишу письмо в полк. А писать неохота. Думаю, а нужен ли я там? Как там посмотрят, что был в плену? Я же не знал, что трое из тех, с кем я был, уже в полку! Елеферевский им говорит: «Васька жив. Мы в партизанах вместе были». Все в полку знали, что я жив. Командир звена потом рассказывал: «Я ждал, что где-то вынырнешь». Вынырнешь тут, когда так топят! Идет подготовка к отправке на фронт. Проходим рекогносцировку местности, учимся воевать по-пехотному. И тут прибегает посыльный. Срочно вызывает командир полка. Приказ, надо выполнять. Захожу. В прихожей сидит какой-то парень. Я к секретарше, говорю: «Меня вызывали?» Я захожу и охерел. Я таких звезд, какие были на погонах людей в этой комнате, в жизни не видел. У одного три, у другого две. Еще два старших офицера и полковник, командир полка. Я говорю: «Товарищ генерал армии, разрешите обратиться к полковнику! Товарищ полковник, младший лейтенант Канищев прибыл по вашему приказанию».
Генерал армии мне: «Вы летчик?» — «Так точно». — «На каких летали?». — «На многих истребителях летал. Як-1, Як-7, на Як-9 сбили». — «Какой налет?» — «Точно не знаю. В школе часов 40. Да и потом… часов 100 с небольшим». Тогда генерал армии говорит командиру полка: «Чего вы его тут держите? Нам во как летчики нужны! Немедленно отправьте». — «Слушаюсь». Я вышел. Полковник говорит секретарше: «Срочно напечатайте на него личное дело». Этот молодой, который в коридоре сидел, встает: «Ты Канищев? Меня отослали за тобой». Вот так… Если бы не этот случай, быть бы Васькой-взводным. Под Кенигсбергом и накрылся бы. А так в Кенигсбергской операции я уже летал.
Как в полк вернулся, я командиру полка говорю: «Дайте мне пару провозных, я нормально летаю». Он мне говорит: «Давай отъедайся. Ты на себя посмотри — кожа да кости. Месячишко посидишь». Потом мне дали несколько провозных, провели тренировочные бои, и все — начал летать. У меня такая эйфория была! А потом, под конец войны нас уже так не сбивали, как в 1943 году. В 1944 году и в 1945 году, может быть, только пара человек погибли.
— Это в тот период вы сбили «фокке-вульф»?