Решили втроем — я, Елеферевский и Сашка-пехотинец, — что завтра на построении мы постараемся встать последними, так чтобы оказаться в самом конце траншеи. Так и получилось. Только с нами еще один мужик был, длинный такой, метра два.
Задание на день — выкопать метра три траншеи почти в рост. Начали, покопали с часик. Потом говорим Сашке-пехотинцу: «Иди к немцам, скажи, что охота жрать, чтобы разрешили набрать картошечки». Это же октябрь был. Картошку-то убрали, но какая-то часть осталась на полях. Сашка пошел. Сидим на бруствере траншеи. Ждем его минут пять — нет, прошло минут десять — нет. Васька Елеферевский мне говорит: «Вась, дело-то херовое — или Санька скурвился на х... или что случилось. Надо когти рвать!» Мы раз в эту траншею. Я бегу, а у меня только фалды шинели в разные стороны летают — траншея-то зигзагами. Как хвостом, мету полами шинели по земле. И вдруг этот длинный, что с нами был, как крикнет: «Пригнись!» Кстати, сам он прибежал через неделю. Оказался поваром, так и был потом у нас поваром в партизанском отряде. Он нам говорил: «Ой, чего было-то после того, как вы сбежали. Лютовали немцы жуть как!»
А мы тогда вдвоем выскочили из траншеи, как только она кончилась. Будь немцы чуть посообразительней, посадили бы автоматчика в ее конце, и все... Выскочили из траншеи, а кругом голое поле, никуда не спрячешься — копали-то на возвышенности. Но мы как дунули в лес. Добежали, немцы не заметили нашего исчезновения, да к тому же, к нашему счастью, у них не было собак. С собаками они нас быстро бы нашли. Видим, какая-то девушка. Подходить не стали: «Нет, — думаем, — продаст». Слышали, что на оккупированной территории беглецов продают за пуд соли. И вот мы бежим, бежим. Елеферевский говорит: «Вась, слушай, у тебя ноги ничего? А то я натер. Давай попробуем, вдруг мои сапоги тебе налезут. У нас нога-то одинаковая». Соглашаюсь: «Давай поменяемся сапогами». И я с радостью надел его хромовые довоенные сапоги на подкладке из лайковой кожи. Я в этих сапогах 9 месяцев пропартизанил. А это было какое время: конец октября, ноябрь, декабрь и до апреля — воды много было. Где я только в них не лазил, а у меня портянки были только чуть-чуть влажными. Сапоги не пропускали воду! Но это уже потом. А тогда мы отбежали, наверное, километров на 7—8. Увидели длинный узкий перелесок. Мы по этому лесу шуруем. Потом видим взгорочек, а на нем сидит Сашка-пехотинец и жрет хлеб. У него аж половина буханки круглого хлеба! Мы на него: «Гад ты!» Он: «Ребята, поймите меня, начал собирать картошку, вижу, что ухожу. А вы-то — хрен его знает, может, струсите, может, не побежите. Я и решил драпануть».
Мы на радостях все ему простили. Говорим: «Давай, делись хлебом». Было это как раз 9 октября. И в этот же день мы нашли партизанский отряд. Встретили одного парнишку лет тринадцати. Спрашиваем: «Не знаешь, партизаны есть? Мы свои, русские». Отвечает: «Не знаю. Я видел — вроде люди живут в лесу, а кто они такие, не знаю». Хитрый. Мы ему: «Отведи нас к ним». Он нас привел. Оказывается, там партизанский отряд только-только собирался. В нем было, наверное, немногим больше 30 человек. Мы — сразу к командиру партизанского отряда. Он говорит: «О, мне такие нужны. Будете командирами взводов». Мы ему: «Какие из нас командиры взвода, мы же летчики?» Возражает: «Вы же офицеры, у меня пацаны деревенские, они в армии не были. Никаких разговоров, будете командирами взводов».
А был приказ Сталина о том, что летчиков вывозить из партизанских отрядов. Мы знали, что за Днепром есть крупные партизанские отряды, к которым с посадкой летают самолеты. Мы с Васькой пошли к командиру. Он нам говорит: «Двоих я вас не отпущу. Решайте как хотите, кто из вас пойдет за Днепр, но один все равно останется. К нам тоже должны садиться самолеты, а как организовывать посадку, только вы, летчики, знаете. Поэтому я вас двоих не отпущу». Васька такой был казак... Я говорю: «Ладно, хер с тобой, давай, иди. Не знаю, кому повезет больше». Как только он туда попал, его вывезли, и вскоре он уже воевал в нашем 86-м гиапе.
Что представлял из себя партизанский отряд? Вооружены были кто чем. В основном винтовками, но были и СВТ. Автоматов было мало — наши ППШ и немецкие, трофейные. У меня самого был «ТТ». Вообще оружия полно было, а вот патронов было мало. Помогали местные, которые знали, где в 1941-м отступающие войска топили цинковые коробки с патронами. Несколько раз прилетали У-2, которые сбрасывали ППШ и патроны.
Чем мы занимались? Делали засады на дорогах. Растяжки ставили, минировали мосты и дороги. Крупных операций мы не проводили — вооружены были бедновато.
Бывало, напарывались на немецкие засады. Как-то раз послали на пост двоих. Один другого ножом пырнул и ушел. Куда ушел? К немцам, ясное дело. В деревне бы его нашли. У нас и местные жители были, которые с нами сотрудничали, да и старосты находились такие, которые нам помогали. А были и старосты, которые помогали немцам. По-всякому, в общем, случалось.
Скажем, был у нас в отряде Куринкин. Его родная деревня находилась километрах в 10—12 от нашей базы. В ней был староста. Куринкин за него поручился, мол, этот мужик наш. Мы уже без страха могли ходить к нему в деревню. Если немцы входили в деревню, то на шесте вешали тряпку или бидон — значит, нам заходить нельзя.
К весне 1944 года наш отряд вырос почти до двух тысяч человек. Да и соседний отряд был не меньше. И что получилось? Мы уже такую силу набрали, что немцы, когда стали отступать, решили с нами разобраться, чтобы потом от нас больших неприятностей не иметь. А лес-то, где мы размещались, всего был четыре километра на шесть. Теперь представь, в этом лесу два партизанских отряда. Конечно, у нас были землянки в три наката. Нас разбомбить было не так просто. Пятидесятикилограммовой бомбочкой такую землянку не возьмешь. Сотку надо как минимум. Поэтому немцы перед тем, как отступать, решили прочесать наш лес фронтовыми частями. И вот нам сообщают, что немцы лес окружают, везут много техники, орудий, какие-то бронетранспортеры пришли и т. п. У нас были бинокли. Смотрим, метрах в пятистах от леса фашисты роют окопы, устанавливают пушки. Сколько их было? Может быть, дивизия...
Что делать? Нас народу много, причем не только партизаны, но и гражданские. Потихоньку не выйдешь. А немцы интенсивно ведут подготовку, и видно, что скоро попрут. Командир отряда Шаров собрал совещание, пригласив всех командиров, вплоть до командиров взводов. Понимаем: фашисты нас тут перемелют. Вначале они накроют артиллерией нашу оборону, потом войдут в лес. Это каратели немецкие леса боятся, а тут против нас были брошены фронтовики, уже обстрелянные люди, причем хорошо вооруженные, не то что мы.
Посовещавшись, решили ночью прорвать кольцо. Разведчики доложили, что немцы окопались на двух холмах, а ложбинка между ними осталась незанятой. Решили прорываться в этом месте. После прорыва все должны были разбиться на группы по 10—15 человек и действовать самостоятельно.
И вот мы ночью, часов около 11—12, пошли в атаку. Обоз поставили в центр колонны, в голове и по бокам сильное охранение. Гражданским сказали: «Прорвемся — разбегайтесь по деревням». Кто их там искать будет... Прорвались мы довольно легко, потеряв всего несколько человек. После этого еще неделю я со своей группой партизанил. Мы сделали несколько засад на дорогах. Но засады эти были так себе. Стрельнешь, а дальше? Вдесятером можно было только мотоциклистов снимать.
— Как кормились в партизанском отряде?
— С едой было плохо. Чтобы хоть что-то найти, мы ездили по ночам по деревням, по округам, собирали хлеб: у одних просили, у некоторых отнимали. Среди нас местных много было. Они знали, кто сволочь, кто нормальный человек. А нормальный человек, он и так тебе отдаст. Со сволочами обращались по-другому. Работа эта, надо сказать, была фиговая. Ты же не знаешь, приезжая в деревню, есть там немцы или нет. Я сам как-то раз в засаду попал. Ехали на трех подводах уже с поклажей, с хлебом, картошкой. Возвращались из деревни по той же дороге, что и в нее приехали. Естественно, засады не ожидали, но, видно, нас выследили. Убило тогда две лошади, и погибли два партизана. Я опять жив остался...