На тех каникулах я часто думал о Джордже, мне очень хотелось, чтобы он провел время с удовольствием. Но порой я боялся, что вернусь в школу и окажется, что я совершил ошибку. Однако, едва увидев Джорджа, я понял, что у него все хорошо. Как-то раз я пригласил на обед за свой стол его и его друга Дэвида Соломона. Я спросил его о поездке, он сказал, что это были лучшие его каникулы и что он непременно поедет туда снова на следующий год.
Я заметил, что после каникул он тоже стал ходить на чай к Эклзу. Я видел, как он шагает со всей группой по полям во время прогулок после уроков. И мне показалось, что к концу года Джордж Тилбери окончательно попался на крючок к Эклзу. Мне эта привязанность совсем не нравилась, но еще неприятнее было заметить, что он перестал дружить с Дэвидом Соломоном. Вряд ли они поссорились, но прежней близости не было и в помине, и меня это почему-то серьезно заботило. Видно было, что Джордж Тилбери в корне переменился и поэтому, увы, потерял чувство юмора. Мне очень хотелось с ним поговорить, но у меня не было никаких причин вызвать его к себе в кабинет. Ко мне постоянно заходил кто-нибудь из учеников, но я никого не приглашал специально. Если не имелось на то серьезных причин, я никого не уговаривал — это не в моем обычае. А с Джорджем причин не было. До летнего семестра, когда из отчета воспитателя я понял, что у него вдруг существенно упала успеваемость. Я вызвал Джорджа к себе и спросил, чем он это объясняет.
— Я стараюсь как могу, сэр, — сказал он.
В его голосе слышалась дерзость, совсем не свойственная прежнему Джорджу.
— Вы способны на большее, — сказал я.
— Это мой максимум, сэр, — ответил он, мол, ничего другого предложить не могу.
И тут я рассердился.
— На следующий год вам сдавать экзамены на аттестат, а при таких показателях на университет рассчитывать не приходится. Ваш отец очень расстроится.
Мне самому было противно, что я прибегаю к таким аргументам. Это свидетельствовало о моей же слабости. Джордж ничего не ответил. Просто презрительно смотрел на меня. Я уставился на него. А потом спросил:
— Джордж, вас что-то беспокоит?
— Ничего, сэр. Совершенно ничего.
Его тон изменился. Он снова стал маленьким мальчиком, и я понял: сколько бы он это ни отрицал, что-то его тревожит.
— Вы же понимаете, вы всегда можете прийти поговорить со мной.
— Благодарю вас, сэр.
Он сделал шаг назад — ему явно хотелось поскорее сбежать. Мне показалось, что за дверью моего кабинета он расплачется.
— В любое время, — продолжал я. — Помните об этом. Можете идти, — к его радости, сказал я.
— Благодарю вас, — пробормотал он и вышел.
Потом я побеседовал с его воспитателем. Тот тоже заметил, что мальчик ходит угрюмый, но иногда вдруг ведет себя дерзко. Он пообещал присмотреть за ним.
Джордж не шел у меня из головы, и скоро его образ стал преследовать меня по ночам — вместе с подмигивающим Эклзом.
Незадолго до начала летнего семестра в дверь моего кабинета робко постучали — так робко, что я сразу понял: это кто-то из учеников. Я не стал говорить «входите», как сказал бы любому учителю. Я подошел и открыл дверь сам, чтобы придать чуть больше уверенности тому, кто за ней стоял. Там оказался Джеймс Тернкасл, и я даже предположить не мог, что ему от меня понадобилось. Джеймс был блестящим учеником, одним из лучших в школе. Я мало что о нем знал, кроме того, что он выученик Эклза. Его отец был дипломатом где-то на Ближнем Востоке, но родителей его я никогда не видел. Джеймс хоть и входил в группу при Эклзе, мне он всегда казался скорее одиночкой. Он был красивый мальчик, выглядел немного старше своих лет. Он собирался сдавать обязательные экзамены на аттестат. В то лето по всем параметрам его академической подготовки хватило бы для поступления в университет. Я предложил ему сесть. Усевшись, он заерзал на стуле.