Но у Мэтью действительно были новости, и когда они встретились все в том же кафе, он выглядел воодушевленным. Он уже не высматривал, не подслушивает ли их кто-нибудь, а когда его узнавали, нисколько этого не смущался. У него был вид человека, который сидит с несколькими козырями за пазухой и твердо намерен выиграть.
— Она проверила, где находится большинство свидетелей, — сразу перешел к делу Мэтью. Когда подошел официант, он прервался и быстро сделал заказ для них обоих. — Большинство из них в университетах, — сказал он, — двое в армии. С Джеймсом Тернкаслом интересная история.
— Вот и наш кофе, — сказал Сэм. — Подождите рассказывать.
Официант подал кофе. Сэм закурил. Теперь он был готов слушать.
— Так что же с Тернкаслом? — спросил он.
Имя это он произнес через силу, потому что именно показания Тернкасла оказались роковыми.
— Он в психиатрической лечебнице. У него случился срыв.
— Интересно, — сказал Сэм. — А что-нибудь еще известно? Где эта лечебница? И что за срыв?
— Он где-то в Девоне. Больше нам ничего не известно. Ребекка пытается его отыскать.
— Давайте не будем питать слишком больших надежд, — сказал Сэм. — Возможно, срыв никак не связан с судом. Но расследовать это нужно.
— Есть еще кое-что, — сказал Мэтью. — Про Эклза.
— А что такое с Эклзом?
— Помните, вы решили, что он враг? Во всяком случае, Альфред так думал. А я вам сказал, что его показания были безукоризненными. Ребекке стало интересно, почему вы в нем сомневаетесь. И Альфред тоже. Так что она решила поподробнее узнать про Эклза. Пока что она ничего не нашла. Но возникли вопросы.
— Какие, например?
— Места, где Эклз проводит отпуск. Всегда одни и те же. Австрия, Западная Виргиния, Марсель. Он говорил, что у него там друзья. Что за друзья? Ребекка что-то учуяла и хочет копнуть поглубже.
— Не вижу никакой связи. А вы?
— Мне хочется верить, что связь есть, и я убежден, что Ребекка ее обнаружит.
Они допили кофе.
— Я сегодня встречаюсь с Альфредом, — сказал Сэм. — Хотите что-нибудь ему передать?
— Просто скажите, что я его люблю и верю в него. Не рассказывайте о Ребекке. Во всяком случае, пока что. Хотя, полагаю, скоро все и так станет известно. На днях мы столкнулись с Сьюзен. Совершенно случайно. Мы с Ребеккой зашли в супермаркет и там, у мороженого горошка, и встретились. Мы не разговаривали, но видно было, что она не очень довольна. Надеюсь, у нее хватит ума не требовать развода. Она очень ревнива.
— Вы точно не хотите, чтобы я с ней поговорил? — спросил Сэм.
— Нет, пока в этом не будет крайней необходимости, я не хочу, чтобы с ней вступали хоть в какой-то контакт. Но все равно, спасибо.
Они расстались. Мэтью пошел в контору к Ребекке, а Сэм — в тюрьму.
Друг находился в крайне подавленном состоянии, и по его настроению Сэм понял, что он приступил к описанию своего краха. Сэм очень ему сочувствовал. Никаких новостей, которые могли бы его приободрить, не было. Щедрое предложение американцев все равно оставило бы его равнодушным, а о расследованиях Ребекки говорить не стоило, чтобы не пробуждать напрасных надежд.
— Может, партию в шахматы? — предложил Сэм. И, сказав это, понял, как глупо прозвучали его слова. Он словно предлагал конфетку плачущему ребенку.
— Я не могу сосредоточиться, — сказал Дрейфус.
— Из-за книги? — спросил Сэм.
— Все так ужасно несправедливо. Вот он я, с пожизненным заключением за преступление, которого я не совершал. — И тут он завопил: — Я невиновен. Вы меня слышите? — Он схватил Сэма за грудки. — Вы меня слышите? — повторил он.
— Слышу, — печально ответил Сэм. — Не теряйте надежды! Мэтью нашел нового адвоката. — Этого ему никто не запрещал говорить. — Она ищет новые доказательства.
— Она? — переспросил Дрейфус.
— Да. Адвокат — женщина. Но с большим опытом, — солгал он. — И она твердо верит в вашу невиновность.
Дрейфус сел на койку, закрыл лицо руками.
— Я в отчаянии, — сказал он.
Сэм подошел и сел рядом. Он приобнял Дрейфуса за плечи, но не придумал, что сказать. Он вспомнил, как сидел со своей матерью, когда врач сказал ей, что надежды на выздоровление нет. Тогда он сидел молча. Любые слова утешения прозвучали бы как издевка.
— Оказывается, писать очень трудно, — сказал, помолчав, Дрейфус. — Я уже почти дошел до суда, и вся история кажется мне совершенно невероятной. Когда я пишу это как вымышленную историю, а иногда я так ее и вижу, получается настоящий роман. А потом вдруг, посреди фразы, я понимаю, что это не вымысел, смотрю вокруг себя — вижу камеру, решетки на окне и понимаю, что все это — на самом деле. Не вымысел, а реальность. Невероятно! У меня есть жена, которую я не могу обнять, дети, которые растут без меня. Я лишен семьи, лишен свободы. А я ведь не сделал ничего плохого. Ничего.