— Знаю. Прочел в газете сегодня утром.
— Для нас это не потеря, — сказала она. — Его самоубийство можно расценить как признание вины. Так что нам это только на пользу.
— У него была семья? — спросил я. Мне вдруг стало жаль его.
— Нет, только друзья, — сказала она. — Так называемые друзья. Некоторые из них будут сегодня в суде.
И я снова почувствовал себя в театре. Я уже знал сюжет и большую часть действующих лиц, но актеры на эпизодические роли и статисты мне известны не были. И мне не терпелось занять место в первом ряду.
Снова длинный коридор, но на этот раз я чуть ли не летел по нему, несмотря на то, что меня крепко держали под руки. Меня отвели на мое место сбоку. Оно было отгорожено решеткой, но уже не казалось мне клеткой. Я не так чувствовал себя в изоляции, в карантине, я воспринимал все как репетицию освобождения. Зал суда казался мне небольшим и приятным. В кошмарах, которые мучили меня в камере, зал уголовного суда раздувался до огромных размеров, из всех стыков сочились ложь и предубеждение, и все хотели моей крови. А это помещение было удобным, с уютной площадкой в центре. Приличного вида зрители расположились в партере. Они смотрели на меня с некоторым любопытством, и я не боялся встретиться с ними взглядом. Мы все встали, когда появились трое судей, и я ожидал, что сейчас приглушат свет и представление начнется.
Я не намерен подробно описывать начало заседания. Я воспринимал все эти процедуры как режиссерские указания, инструкции о том, как придерживаться сюжета и не развалить спектакль. Ребекка зачитала обвинение, а именно: апеллянт осужден за убийство Джорджа Тилбери. Мне понравилось, как меня стали называть. Я больше не был «заключенным». Я чуть меньше зависел от других.
Я посмотрел на государственного обвинителя, это был тот же любитель повращаться. Но выглядел он иначе. Казалось, что он уже устал, подавлен, его лицо говорило о поражении. Ему явно сообщили о новых доказательствах, и свое появление на заседании он расценивал как простую формальность.
— С вашего позволения, уважаемый суд, — начал он, — я выступаю по поручению короны. — Лицо у него вытянулось — он словно сожалел, что корона дала ему такое поручение. И затем он тихо и с бесконечной тоской сделал ошеломительное заявление: — Корона не имеет возражений против апелляции.
По залу пронесся гул удивления, послышался возбужденный шепот. Неужели публике не сообщат, почему сняты обвинения, не расскажут о доказательствах, подтвердивших мою невиновность? Им нужно было увидеть воочию, как творится правосудие, и судьи понимали, что правила должны быть соблюдены.
— Я учту ваше мнение, — сказал главный судья. — Но решение принимать или отклонять апелляцию принимается нами и только нами. По этой причине мы заслушаем показания свидетелей.
Слухи о странном повороте событий в апелляционном суде уже попали в дневные газеты. Зал был полон, и тишины добились не сразу. Ребекка встала и обратилась к судьям.
— В ходе опроса свидетелей, уважаемый суд, — сказала она, — будут представлены доказательства лжесвидетельств, и эти доказательства, вне всякого сомнения, будут переданы генеральному прокурору. Но моему первому свидетелю эти обвинения не могут быть предъявлены. Два года назад, когда он выступал свидетелем обвинения, ему не исполнилось восемнадцати, и судья не обязал его принести присягу. Сейчас ему двадцать лет, и он даст показания под присягой. Я вызываю Джеймса Тернкасла.
Я смотрел, как он приносит присягу, и меня снова захлестнули отцовские чувства, которые я испытывал к нему, когда он был школьником. Прошло два года, но он почти не изменился. Может быть, немного похудел, но у него было все то же живое, полное интереса к жизни лицо, так расположившее меня к нему в те времена, когда он еще не запятнал себя.
— Мистер Тернкасл, — сказала Ребекка, — вы, должно быть, слышали о внезапной смерти вашего учителя истории, мистера Эклза.
— Вы имеете в виду его самоубийство? — спросил Джеймс.
— Расскажите суду, — продолжала Ребекка, — о ваших отношениях с мистером Эклзом.
— Был клуб, — начал Джеймс. — «Железный круг». Так он назывался.
— Расскажите об этом клубе, — попросила Ребекка. — Кто его организовал? Каковы были его цели?
— Это всемирная организация, — сказал Джеймс. — Создал ее в Англии лет двадцать пять назад человек, который называл себя Джоном Коулманом. Его прислали из Вены — открыть английское отделение. У него было прикрытие — будто бы он инженер, который приехал работать на завод неподалеку от Кентербери. Жил он в той же деревне, что сэр Альфред.