— Ну, локшадины!— натужно ругнулся Рэкс, которому тоже добавилось тяжести.
— Подъем! — скомандовал Ухарь, заламывая шею. — Митяй, подайся ближе к мальцам!
— У них и так один хвост!
— Подайся-подайся!
— Брандахлысты!— буркнул Митька.
С трудом приподняв «анаконду», мы двинулись дальше. У камбуза проурчала машина, и плотники, увидев нас, завосклицали наперебой:
— Ого, ребятня!
— Вкалывают!
— Давай-давай!
Среди них был, наверно, и папа. Я обрадовался и поднатужился изо всей мочи. Но тут внезапно восхищенные голоса плотников перекрыл возмущенный голос начальника лагеря:
— Это вы что, только начали? Ну, десантнички! — «Анаконда» наша замерла. — Пошли, пошли! Ухарь, шагу! А ну! — Филипп Андреевич почти на коленях подполз под «змею» между мной и Димкой и выпрямился, облегчая наши плечи.
— Стоп! — крикнул Ухарь. — Вправо. Три-четы-ре!.. — И палатка шмякнулась в траву вдоль каркаса.
— Ну, морячки! — продолжил Давлет, поправляя плотную и волнистую, с проседью, шевелюру — Ну...
— Десант, смирно! — внезапно скомандовал Ухарь, и мы вытянулись, кто где стоял, а он взял под козырек: — Товарищ начальник лагеря, разрешите доложить!
Филипп Андреевич, явно не ожидавший этого, на какой-то миг косорото замер, потом сказал:
— Докладывай.
— Проспали!
— Прекрасно! Прекрасно не то, что проспали, а что по форме доложили. Меня устраивает такая компенсация, — как-то по-новому озирая нас, заключил Давлет. — Соколы! Перепелятники!.. Баба-Яга, почему ремень на заднице?
— Сполз!
— Поправь.
— Служу Советскому Союзу!
— В этом случае надо отвечать «есть»
— Есть!
— То то!.. Вольно!
— Вольно! — срикошетил Ухарь.
— Впредь не просыпать!
— А мне за то, что дольше всех спал, лесописед сделали! — с восторгом объявил Димка, ввернув одно из тех словечек, которые он еще недавно перевирал и которыми сейчас иногда дурашливо поигрывал: псисабо, лесописед, плаксобуксы.
— И правильно! — одобрил Давлет. — В следующий раз я лично всем засоням сделаю бакалайки!
— А что это? — насторожились мы.
— На языке Бабы-Яги это балалайка.
— А-а! — заверещал польщенный Димка.
— А делается она так же, как и велосипед, только на руках! Забренькаете, как в филармонии! — И Филипп Андреевич заболтал вроде бы подпаленной кистью.
— А-а! — поддал Димка.
— Вот это смех! — восхитился Филипп Андреевич, сам хихикнув, и Димка зажал было рот. — Нет-нет, хохочи на здоровье! Отрабатывай! Утрами будешь хохотать подъем!.. А у меня две новости, и обе важные. Завтра приезжают мичманы из Владивостока, которые будут у нас командирами экипажей, — раз! И лагерь .открываем досрочно, послезавтра — два!
— Ура-а! — взревели мы.
— Ура-то ура, а дел-то гора.
— Успеем!
— Сейчас как!..
— А пушка где? — спросил Димка.
— Пушка пока едет.
— Э! — призвал Ухарь.— Живо за второй палаткой!
— Палатки пока отставить! — распорядился Дав-лет- — Немедленно мыть бак — в двенадцать часов придет водовозка. Возьмите на складе с десяток ведер, Щетки, тряпки, разденьтесь и — полный вперед! Стойте, стойте! Есть идея. А ну-ка, в одну шеренгу становись! — вдруг скомандовал он, и мы быстро и почти без суеты — благо, что всего пятеро! — выстроились. — Имелось в виду, конечно, по росту, — заметил Филипп Андреевич и переставил нас. — Вот так, запомните! Р-равняйсь! Рэкс, не на меня смотри, а на соседа!.. Баба-Яга, ты что, бога ищещь в небе?.. Смирно!.. Напра-а-во! — Мы повернулись кто направо, кто налево, и каждый, видя этот разнобой и считая виновным себя, тут же повернулся в обратную сторону, и все расхохотались. — М-да, морячки, семь футов под килем! Как в потемках, ощупью ищут где право, где лево! — проворчал Давлет. — Так вот, вам дается еще одно задание, сверхплановое и, считайте, главнейшее: за сегодня и завтра научиться безукоризненно ходить строем и безукоризненно выполнять все строевые команды! Нос в лепешку, глаза на лоб, еще не знаю что, но чтобы послезавтра — вас хоть на сцену Большого театра, ясно? — Мы недоуменно мыкнули. — Ясно, я спрашиваю?
— Я-ясно, — протянули мы.
— Я-ясно, — гнусаво передразнил Филипп Андреевич, скособочив физиономию и дрябло обвиснув телом. — Мокрые курицы! Амебы!.. Ринчин!— окликнул он пробегавшего поодаль физрука.—Поди сюда!.. Я уже за ту мысль взялся, Ринчин. Материал очень сырой, — кивнув на нас, сказал Давлет. — Ну, то есть, хоть выжимай, как я, собственно, и ожидал. Делать нечего, надо выжимать. Давай так: через каждые три часа — полчаса строевой!