— Ого! — вырвалось у меня.
— Да-да, — подтвердил Федя, — нам в школе рассказывали... Но в общем-то дело не в бомбе. Бомба — еще не победа. Победа — это когда после бомбы приходят люди и захватывают чужую землю. А вот тут-то мы как раз и встанем с автоматами. И в «Зарнице», и в «Ермаке» — везде!
— «Ермак» же запретили, — напомнил я.
— Может, есть другой «Ермак»... И тогда посмотрим, кто кого. А ты, балда, хочешь, чтобы нас смыло!
— Да не хочу я, это просто так, — спасовал вдруг Димка.
— То-то.
— А вообще интересно, что на дне осталось бы, если море слить? Рыбы, наверно,— куча! — повернувшись к заливу, воскликнул Димка и аж за голову схватился, словно за толщей воды уже различил серебристые вороха.
— Рыба с водой уйдет, — сказал Федя.
— Бутылки останутся, — догадался я.
— Во! — воскликнул Димка.
— Да уж, бутылочек тут — будь здоров! — согласился Федя. — Так что жми-ка, Дементий, к начальнику, пусть на минутку сольет море, мы их соберем!
— А-а! — рассмеялся тот.
Наконец-то, а то все туча тучей! Димка смеялся не обычным смехом, как все люди, а каким-то веселым криком, словно его одновременно душили и щекотали, и был в веселье, как и в злости, неудержим.
Над нами просвистела пущенная из кустов над обрывчиком пустая бутылка и плюхнулась возле бон. Димка — к воде, бульк — с трамплина, и через минуту добыча уже лежала в сумке.
— Порядочек! — прошептал Димка.
— А ты говорил — не повезет!
— Это я нарочно, чтобы повезло!.. Надо последить за теми мужиками — у них, кажется, еще есть! Могут не бросить в воду, а в кустах оставить — для размножения! Мол, пусть вырастет еще. А мы ее — чик-чирик! Баба-Яга — санитар леса! — гордо заключил Димка. — Кстати, я заметил, что где валяются бутылки, там поганки растут! Так что я — двойной санитар! Ну-ка, где они там? — Он забрался на пень, старательно вглядываясь в кусты.
— Ну, ты последи там, а мы тут перекусим, — сказал Федя, заползая с сумкой под пенек.
— Э-э! И я!
Мы сошлись головами подо пнем, образовав трехконечную звезду, и, стиснутые корнями, как осьминожьими щупальцами, стали делить припасы.
2
В тот же день за ужином я вдруг вспомнил про «Ермак» и на всякий случай спросил у папы, правда ли, что лагерь запретили. Папа в свою очередь поинтересовался :
— А что?
— Да непонятно и глупо, — ответил я, пожимая плечами. — Ездили-ездили, строили-строили и хлоп — запретили. Пацаны уже собирались туда, а им — фигу!
— Кто собирался?
— Федя, например.
— Это он тебе сказал о запрете?
— Он.
— Ох, и шустрые Лехтинские, — заметила мама.
— Это тетя Ира узнала.
— Тетя Ира еще шустрей... Ведь есть, кажется, один военно-спортивный лагерь для ребятишек.
— «Зарница», но он сухопутный, — уточнил я.— А надо, чтобы и с моря охранять.
— Кого? — не понял папа.
— Как кого?.. И нас, и вас, и ГЭС.
— Хм, красивая картинка: отцы и матери вкалывают, а малышня воюет.
— Ну, уж если воевать, то пусть лучше малышня, — рассудила мама. — Со взрослых хватит, да они и воевать-то ладом не умеют, им обязательно чтобы смерть была и ужасы, а малышня бескровно воюет, по-человечески. И пусть.
— Значит, пап, правда?
— Позавчера было правдой, а вчера — уже нет.
— То есть как?
— Запрет сняли.
— Ура-а!.. А почему?
— Как раз потому, о чем ты сам говорил: ездили-ездили, строили-строили — зачем же бросать? Это раз! А второе, этот флотский оказался пробойным мужиком! — сказал папа, обращаясь к маме, и пояснил мне: —Я о том дяденьке, который, помнишь, приезжал к нам в лагерь зимой? Давлет Филипп Андреевич!.. Поднял весь проф- и партактив! И нас, плотников, вызвали. Что такое, говорит? Создали море, а моряков — кишка тонка? Позор! Чего, говорит, испугались? Природы? Парадокс! И пошел, и пошел! Дайте мне, говорит, ваших тепличных гавриков, я из них людей сделаю!.. В общем, опять разрешили! И его начальником назначили!.. А что, хорошая идея! Надо же чем-то настоящим заниматься пацанам! Пусть немного рискованно! Но вон один поляк говорил, что дети имеют право на риск! А уж юнгам-то маленький риск совсем не повредит!
— Даже большой не повредит, — уверенно сказал я. — Военный же лагерь, а не тру-ля-ля!
— Вот именно! И еще потому лагерь открывают, что едет пушка! — сказал папа.