Мороз лизнул мне лопатки.
— Под любыми пытками вы — такой-то из «Ермака»! Чтобы вас вернули сюда! А какой — сейчас узнаете! — Давлет вынул из кармана листки, развернул их, огляделся по сторонам — нет ли шпионов, и с сомнением остановил взгляд на крайнем кубрике, откуда с усмешливым интересом наблюдали за нами Алька, Егор Семенович и Шкилдесса, которые не относились к личному составу и поэтому не нуждались в подпольных кличках. — Документ под грифом «Совершенно секретно»! — огласил начальник.
И список пошел.
Все старые прозвища остались, а новые — чего только не наизобретал Давлет, чего только не наобыгрывал! Рост, цвет волос, походку, характер, что-то неуловимо таяющееся в фамилии, но внешне ничего общего с ней не имеющее и, наконец, просто необъяснимое или непонятное: Нилов — Араб, Толстобров — Твердохлеб, Гоголицын — Тега-Тега, Швов — Ахтерштаг. Одному волосатому досталось девчачье имя Мэри, и его тут же давай обнимать. Строй волнами ходил от смеха, но веселье не мешало секретности, и Давлет не строжился. А я усиленно думал — что же выпадет мне?
И вдруг:
— Полыгин — Ушки-на-макушке!
— А-а! — залился Димка, хватая мою руку. — Разрешите познакомиться, товарищ Ушки-на-макушкин!
Я растерялся, потому что ждал другого — яркого и броского, а тут что-то заячье-серое — Ушки-на-макушке! Да и сложно — в три этажа, хотя с долей правды — я всегда начеку, многое слышу, вижу, понимаю и чувствую, так что в этом смысле Филипп Андреевич, пожалуй, не промахнулся. А вот не звучит как Ухарь, например, или как Земноводный! Даже Ридикюль звучнее! Надо было тогда согласиться с Димкой! А теперь носи вот — Ушки-на-макушке! Пока выговоришь — проголодаешься! Но в этой усложненности мне вдруг почудилось что-то привлекательное — не такой, значит, я тяп-ляпистый, чтобы в одно словечко уместиться — три подавай! Как Берта-у-мольберта! И, смиряясь, я спросил у Димки:
— Ну, как моя кличка?
— Во!
— А ты хотел — Ридикюль!
Сравнил! То я, то Филипп Андреевич! — буркнул недовольно Днмка, но тут же рассмеялся. — А можно еще — Пушки-на-опушке! Или Клюшки-на-подушке!
— Или Сушки-на-вертушке! — улыбнувшись, подхватил я.
— Мушки-на-четушке!
— Хрюшки-на-петрушке!
Изнемогая и чуть не валясь с ног от полусдерживаемого смеха, мы сочинили еще несколько бессмыслиц.
— Кошки-на-гармошке! — ляпнул Димка.
— Э, не складно! — поймал я его.
Мы опять подключились к общему вниманию И теперь я уже переживал за то, чтоб ни у кого больше не оказалось трехэтажного псевдонима. И — не оказалось.
— Амба! — заключил Давлет.
Вот где началось столпотворение! Во время читки мало что запомнилось, а тут все давай знакомиться заново, потешаясь и хохоча друг над другом, хотя ни одной явно обидной клички не проскользнуло. Сто двадцать прозвищ придумать, и не каких-нибудь с бухты-барахты, а толковых — это вам не сто двадцать кроватных сеток перетащить, и даже не двести сорок спинок!
Дав нам малость отвести душу и сам чуть передохнув, Филипп Андреевич спросил:
— Все довольны?
— Все!
— Если не нравится, могу дать взамен порядковые номера: первый, второй, сотый. Хотите?
— Не-ет!
— Дополнения будут?
— Будут! — отозвался вдруг мичман Чиж, вышагивая из строя. — Вы как-то заикнулись,что не будете возражать, если и вам дадут кличку. Поскольку и вас могут взять в плен и отвезти к папе с мамой, то разрешите предложить!
— Пожалуйста!
— Саваоф!
— Саваоф?.. Са-ва-оф!.. Хм, тут что-то есть!.. Нет, тут все есть. — Филипп Андреевич хихикнул. — Браво, мичман Чиж! С меня шоколадка! Принимается! Все слышали? Я — Саваоф! Бог! — И подбоченясь, Давлет с довольной физиономией замер на балконе. — Заношу в список! — Он достал ручку. — Хотя... Посейдон и Саваоф — не слишком ли много богов для одного лагеря?.. A-а, была ни была!.. Отныне этот список, в алфавитном порядке, будет висеть на ГКП! И все переговоры с постами вести только на кодовых именах! Никаких Петек и Васек! Ясно?.. На этом полуофициальная часть кончается! Через десять минут игры и соревнования на воде! Форма одежды — нагишом! У кого есть — плавки! — пошутил Филипп Андреевич.
— Ура-а!..
Татьяна Александровна еще и тут поманежила нас: измерила температуру воды в трех местах и трижды недовольно хмыкнула, а петом целую вечность разглядывала дно — не натянуло ли в бассейн топляков, но — разрешила купание, почувствовав, наверное, что иначе мы ее съедим заживо.