— Та-ак!— недобро протянул Филипп Андреевич.— Еще один удар под дых! Не многовато ли на сегодня?.. Я опасался, что Сирдар может сбежать во всей форме, но чтобы предать во всей форме — это уж извините! Рэкс!
— А я-то причем? — отозвался тот.
— Сначала выйди как положено, а петом разберемся, при чем ты или ни при чем! — пристрожился Давлет, и Рэкс вышел. — Вы, кажется, были друзьями? Были?
— Так себе!
— Как это «так себе»? Ты хочешь намекнуть, что при «так себе» за друзей не отвечают? — спросил Филипп Андреевич, но Рэкс промолчал. — Ты, может, замечал что-нибудь подозрительное?.. Может, знал о его намерениях?
— Ничего не знал!
— А он случайно не проговаривался о возможности нападения? Не вербовал ли тебя?
— Я бы ему завербовал! Так, что он бы забыл про всякие вербы! Я ему еще устрою, позорнику!
— Ухарь, а ты? — поинтересовался Давлет.
— Ни-ни! — ответил Олег. — Но мы разберемся!
— Разберемся вместе! Встаньте в строй!
— Это я виноват, товарищ начальник лагеря! — внезапно круто повернувшись на каблуках, сказал мичман Чиж. — Я оставил лагерь без командира!
— И я виноват! — выпалил я, вытягиваясь возле мичмана. — Я самовольно оставил ГКП. Вернее, не самовольно, а по якобы приказу мичмана, который передал мне Сирдар!
— Доложите по порядку! — устало сказал Филипп Андреевич.
О событиях до броска на перевал доложил мичман Чиж, об остальных — я. Воевал я, кажется, не долго, но при рассказе столько всего набралось, что я порой замолкал, опасаясь, не выдумал ли чего-нибудь и не хвастаюсь ли. Слушали меня внимательно, поворачивая головы туда, куда я показывал: к камбузу, на мачту, на Посейдона, на шлюпки, две из которых зеленые ловкачи успели-таки отвязать, и теперь они покачивались на волнах уже метрах в двадцати от берега. Давлет сидел неподвижно, не сводя с меня странных, точно не верящих глаз. О не очень воинственной роли Шкилдессы в своем освобождении я умолчал. Этого не знал даже Егор Семенович, считая, наверное, что кошка сама так разоралась. Старик, потрясенный насилием, которое не выпадало на его долю даже во времена мировых войн, отлеживался у себя на складе.
— М-да! — грустно заключил Филипп Андреевич мой рассказ. — Ты молодец, Ушки-на-макушке! Но они молодцы еще больше! Сработали смело и четко! Они, очевидно, разбились на три группы. Боковые делают отвлекающие маневры, мы раздваиваем силы, и средняя преспокойно атакует пустой лагерь! Идея элементарная! Проще пареной репы! Так нам, лопоухим, и надо! И хорошо, что нет комиссара — вдвое меньше позора! Что ж, пусть это будет нам уроком! Ну, ничего! Придет и в наш залив праздник!.. Мичман Чиж, поймать шлюпки, осмотреть кубрики и срочно доложить о потерях!
— Есть!
Плац опустел.
Зазвонил телефон. Я шмыгнул в помещение. Пост «Шлагбаум» доложил, что подъехала легковая машина марки «Жигули» с дяденькой, который называет себя Гурьевым и хочет видеть начальника лагеря. Я сообщил Давлету.
— Гурьев? Это же Алькин отец! — воскликнул Филипп Андреевич бледнея.— Боже мой! Что бы мы ему сказали, если бы не эта гипотеза, то есть, уверенность, что Альку похитили, а?
И он вопросительно уставился на меня. Я вздохнул — тяжко было бы сердечнику-отцу узнать вдруг о пропаже сына.
Постовой Ронжа надрывался в трубке:
— «Ребус»! Алло! Какое указание?.. Алло, «Ребус»! Пропустить или нет?
— Филипп Андреевич, пропустить?
— Конечно!
— «Кроссворд»! Пропустить!
— А вдруг — не то? — усомнился Давлет.— Нет! Только плен! Он же в робе был! Приняли за юнгу! Кстати, Сема, а где твоя роба?
— Сушится. Я переоделся.
— Ах, да, ты же искупался!.. Я понимаю, почему тебя не схватили вместе с Алькой!— внезапно вернулся Давлет к прежней теме.— Во-первых, им хватало одного для лагерной паники! А во-вторых, кто-то ведь должен был доложить! И если бы первым шел ты — взяли бы тебя, верно?
— Наверно.
— Но все-таки тут есть некоторые странные вещи относительно тебя и Бабы-Яги. Смотри. Федя этот приехал к вам — раз! Вы ему все рассказали и показали — два!
— С вашего разрешения! — напомнил я.
— Пусть и с моего, но — вы! Отправили не машиной, а тайной дяди Ваниной тропой — три!
— Это из-за бутылок!
— Из-за каких бутылок?
— Да так!.. Просто! — замялся я, не желая рассекречивать делового увлечения Лехтиных, но тут же понял, под пытливым взглядом Филиппа Андреевича, что сейчас малейшая недомолвка, заминка или утайка может обернуться против нас. — Ну, Димка с Федей бутылки любят сдавать! Не любят, а у них с деньгами дома не густо! И вот Димка насобирал тут полрюкзака и — Феде, мол, прихвати с собой. А тому стыдно в машине везти, звенеть, говорит, будут, мы и отправили его с дядей Ваней!