— Я на похороны еду, — неожиданно сообщила Лида. — Мачеха умерла.
Она сидела, устало сложив перед собой руки, и на Тамару даже не смотрела. Провожала глазами проносящиеся мимо снежные окрестности и равнодушно скользила взглядом дальше. «Интересно, Лёлька Соню считает мачехой?» — невпопад подумала Тамара. Она собралась высказать вслух неловкое соболезнование, хотя, кто ей эта Лида, и зачем она так откровенничает, но не успела.
— Мне двенадцать лет было, когда мама умерла, — продолжила Лида, совершенно не обращая внимания на Тамару.
Казалось, ей было всё равно, слушает ли она ее, главное, выговориться.
— А отец через полгода уже привел женщину и сказал, что она будет жить у нас. Как я ее возненавидела! До трясучки, до белой пелены перед глазами. И отца ненавидела. Плакала над фотографией мамы. А Зоя, звали ее так, — уточнила Лида, — а Зоя всё смотрела на меня, как побитая собака. Жалостливо так. Не лезла ко мне, только стирала, мыла, убирала. Отца еще уговаривала не наказывать меня за то, что я ее платье любимое ножницами порезала. Много, много я ей гадостей натворила. И в школе рассказывала, как она меня бьет и на горох на коленки ставит, и небылицы сочиняла, что она ведьма и отцу моему по ночам отраву варит, да и меня заодно извести хочет. Отец хотел меня в интернат отправить. Зоя не дала. Сказала, уйдет от него. Так и измывалась я над ней, а она всё терпела. Ни разу не крикнула, не ударила. Жалела. Ночью неслышно по волосам гладила, думала, я сплю. А мне и стыдно, вроде, и как маму вспомню, сразу кажется, что из-за мачехи она умерла. Не знаю, как там у них с отцом было, может и при маме еще началось. Он не рассказывал никогда. Я всё ждала, ребенка они себе родят, но никого и не родили. А я била ее по больному: обзывала бесплодной. В семнадцать лет уехала из дома, школу закончила и уехала. Далеко. Она через отца адрес узнала, писала мне, но я отвечать и не думала. Замуж вышла, сына родила. Развелась. Поздравляла отца с днем рождения раз в год, а ей так и не писала. А потом Петька мой заболел. Страшно, смертельно. Я чуть с ума не сошла. Надо было его заграницу везти, в Германию, а у меня и денег нет. Металась, собирала по копейке, белугой выла, во все двери стучалась. И вдруг перевод мне, а сумма там такая, что и на лечение, и на билет, на всё хватает. И тут я поняла, кто это. Зоя от отца узнала о Петечке, молчком продала свой дом по наследству доставшийся, накопленное добавила, да и послала мне с сыном. «Внука лечить надо», — сказала отцу. Он мне потом и передал ее слова. Я как узнала, чьи деньги, чуть не провалилась под землю, так стыдно мне стало. Всё наладилось. Петя поправился. А я приехала в дом к отцу и Зое и на колени перед ней рухнула. И знаешь, что она? — Лида, наконец, повернула голову и посмотрела Тамаре в лицо.
— Что? — завороженно спросила Тома.
— Ничего. Улыбнулась только и опять так жалостливо посмотрела. Пойдем, говорит, чай пить. Недолго после этого пожила. Но хоть Петечку повидала, да я чем могла, помогала, всё вину свою загладить хотела. Вот, теперь еду хоронить… — вздохнула Лида и снова отвернулась к окну.
— Не мачеха она мне давно. Матерью стала, — вдруг добавила она и заплакала.
Поезд протяжно загудел и прибавил скорости. Колеса заторопились, застучали быстрее. Свертки на столе покачнулись и рассыпались, чуть задев стаканы с позвякивающими чайными ложками.
«Боже, как сложно в этом мире, — мысленно вздохнула Тамара. — Кто прав, кто виноват? Зачем так всё перепутано, и как разобраться?»
Глава 9
Тамара надеялась, что напавшая на нее дремота, перерастет в глубокий сон, но этого не случилось. Она тихо лежала на спине, глядя блестящими глазами в нависающую над ней верхнюю полку. Сбоку раздавался негромкий храп соседки. Тамара всё думала об истории Лиды. Человеческая душа — потемки, никогда в ней не разберешься. Люди все разные и судьбы у них такие, что впору роман писать. Вот она, например, жила себе и жила без особых потрясений. Всё распланировано было на много лет. Мнимая стабильность и ложная предсказуемость. Хотя уже внезапное замужество Ольги ненавязчиво намекнуло, что жизнь может измениться в одночасье. Но Тамара отмахнулась — ведь ничего страшного не произошло! Продолжала и дальше планировать. Охватывала иногда тревога лишь за здоровье, остальное казалось неважным. Но вышло вот совсем по-другому… Честно говоря, так и не верится до сих пор. Закроешь глаза, слушаешь стук колес и, кажется, что они с Колей просто выбрались в отпуск. Вот он спит на соседней полке, но скоро они бросят вещи и сразу же пойдут гулять вдоль хмурого зимнего моря, удивляясь голубому небу и яркому, едва теплому солнцу. Как всегда он будет держать ее за руку или обнимать за талию, а она по давнишней, ею придуманной примете, найдет под ногами самый страшный и корявый камень и выбросит его в море, отгоняя от семьи болезни и неприятности. А гладкий и красивый сбережет и дома положит в корзинку, где уже целая горка таких камней. Это был ее личный татем. Оберег. Не сработало. Всё это оказалось иллюзией и самообманом.