У всех есть прошлое. Да. Но прошлое его любимой женщины покоробило. Соня никогда не упоминала о своих предыдущих отношениях, да он и не спрашивал. Но обнаруженная тайна оказалась тягостной. В груди словно разгорелся уголек. Осадок от увиденного, отозвался во рту кислым привкусом. Николая передернуло от мысли, что Соня и до него бывала влюблена. И влюблена сильно, судя по ее жестам, взглядам, улыбке. Он аккуратно сложил фотографии в стопку и оставил на табуретке, а сам ушел в комнату. Неуютно, не прибрано, но раньше он этого и не замечал. Как только сюда заходила Соня, весь беспорядок становился почти невидимым, потому что она, как солнце заслоняла ему весь свет. Словно перед глазами разливались блики.
Зашуршала, закряхтела входная дверь. Стукнуло что-то при входе, зашелестело.
— Коленька, ты уже дома? А я забегала в магазин, купила нам пиццу на ужин. Сейчас погрею.
Николай не отозвался, сил не было. Сегодняшний день вымотал его до дна. В прихожей также всё стихло. Через минуту в дверях комнаты появилась Соня, в руке она держала стопку фотографий. Николай напряженно всматривался в ее лицо. Ни смущения, ни растерянности, только грусть. Глаза печальные и тусклые, как серое пасмурное небо. Соня положила фотографии на стол и села рядом. Ее тонкое почти прозрачное лицо побледнело. Под глазами стали заметны круги. Только волосы, собранные в хвост, упругой волной сбегали на грудь. В памяти снова всплыла обнаженная Соня. Обнаженная не перед ним, а перед седовласым ее любовником.
— Это Тимур, — потерянным голосом сказала вдруг Соня.
В голосе ее послышалась звонкая, незажившая боль.
— Это было три года назад. Он тоже фотограф. Мы вместе работали. А потом он уехал. В Австралию.
Николай никак не отреагировал. Он понимал, что ревновать Соню к прошлому глупо. Привыкнув всё анализировать, сейчас он пытался разобраться в своих чувствах. Безусловно, на первом месте выступала госпожа ревность. Она влезла в самую душу и устроилась там, надеясь задержаться подольше. Рядом с ней примостились злость и раздражение и совсем неловко, при входе, притулилась досада. Николаю было обидно, что Соня так и не удосужилась ему рассказать о важном для нее человеке. А то, что он был для нее важен, видно невооруженным взглядом. Он никогда не расспрашивал с дотошностью ревнивца, лишь каждый раз удивлялся: почему она оказалась с ним.
— Ты такая красивая… Неужели не было никого, кто покорил бы твое сердце? — полушутя интересовался Николай у Сони.
Она чуть хмурила ровные русые брови, открыто и честно смотрела в глаза серыми своими бездонными озерами.
— А я, Коленька, оказывается, только тебя ждала.
И он верил и млел от счастья. А теперь нужно принять, что она уже была влюблена и ничуть не меньше, чем в него. А может быть, его она и не любит? Так, подвернулся дурак на безрыбье. Бегает, как собачонка за ней, смотрит преданными глазами, а настоящая любовь с фотоаппаратом гоняется за кенгуру или занимается серфингом.
Соня сидела перед ним с прямой спиной, на тонком запястье мерцал кровавыми каплями браслет. Николай шумно выдохнул, сцепил перед собой руки.
— Вы общаетесь? — хрипло спросил он.
В серых озерах всколыхнулась легкая рябь. На щеках выступил нежно-розовый румянец.
— Иногда. Но только по поводу фотографий. Он подсказывает мне, как лучше сделать. Он мой учитель.
Николай вскочил и подошел к окну. Отодвинул немодную старушечью занавеску и уставился в темноту. В стекле отражался размытый силуэт Сони. «Ей нельзя волноваться, а я допрос тут устроил, Отелло доморощенный», — поморщился он. — «Всё это было до тебя, не в монастыре же она жила, тебя ожидаючи». Он понимал, что его возмутило. О нем Соня знала всё, вплоть до того, как в восьмом классе, он опозорился на физкультуре, когда у него по шву треснули тренировочные штаны. Этого он не рассказывал даже Тамаре. Николай навсегда запомнил мучительный стыд, хохот одноклассников, смешки девочек и в особенности Ирки, в которую он как раз был влюблен. Бог с ними с этими штанами. Самое ужасное было то, что под ними оказались простенькие семейные трусы, пошитые мамой. Голубые такие, почти до колена, с цветочками. Тогда никак не удавалось ей найти польские хорошие мужские трусы. Мамин брат, дядя Андрюшка как раз начал мотаться в Польшу челноком и привозить огромные клетчатые баулы, наполненные всяческим ширпотребом. Тогда Николаю перепала модная ядовито-зеленая шапка, на которую многие поглядывали с нескрываемой завистью. Еще у него появились электронные часы, их Коля специально не прикрывал рукавом рубашки, лишь небрежно поглядывал: сколько там до конца урока? А вот с нижним бельем получился такой казус. Дядя запаздывал с приездом, и Николай долго возмущался перед матерью, отпихивая семейные, пошитые из ситца, трусы, похожие на те, что носил его дедушка в деревне во время сенокоса.