Под фотографией Лёлька прислала лаконичное: «Мам, я скучаю». И сразу сердце дрогнуло и сжалось. Нет, наверное, такого прегрешения, которое бы не простила мать своему ребенку. Материнский гнев, что весенний снег — выпадет и растает. Но пока Тамара не готова к общению. Болит еще ободранная душа, а обида так и не отпускает. Может быть, слишком строго судит? Ведь Лёля не совершила преступления, просто ошиблась. Проявила бестактность и эгоизм. Порой, хотелось ей позвонить и услышать голос, но быстро становилось понятно — еще не время. Внутренний барометр зашкаливает. Разговор сползет на обвинения и получится ссора, а то и вообще будут задавать друг другу дежурные вопросы, старательно обходя болезненную тему стороной.
Время. Только время. В этом Тамара уже убедилась. Конечно, всегда хочется, чтобы плохое прошло побыстрее, но тогда, так же быстро улетучится и хорошее. А Тамара мечтала, чтобы эта необычная весна не кончалась, как можно дольше.
Уже давно в небе смешались бледно-розовые и сиреневые краски. Среди почти прозрачных легких облаков показалось умытое оранжевое солнце. Несколько длинных и уже почти растаявших следов самолетов перечеркнули небо крест-накрест. День будет солнечным и ясным. Усталости от бессонной ночи Тамара не ощущала. Станет совсем невмоготу, вздремнет часик-другой днем. Прямо здесь, на веранде в удобном кресле, которое привез ей недавно Женя. Пусть ее безделье и леность считается лечением от душевной болезни.
Она вспомнила день рождения Жени в маленьком ресторанчике на набережной. Он пригласил только близких друзей. Родители были в отъезде, Женя подарил им поездку по Золотому кольцу.
— Они такие смешные, мои родители… — улыбаясь, говорил Женя. — Всё время за ручку. Не разлей вода. Мама не может усидеть и минуты на месте, а папа ворчит, но всегда идет или едет вместе с ней.
Тамара тоже улыбалась. Они были знакомы, Женя не скрывал ее и не прятал. Лишние вопросы никто ему не задавал, давно уже сын приучил к тому, что в любом случае, поступит по-своему. Что уж они думали на самом деле, Тамара и знать не знала.
— Знаешь, когда мама поздно заканчивала дежурство, отец всегда шел ее встречать. В любую погоду и даже если сильно устал. Все знакомые удивлялись, зачем? Идти-то от больницы до дома каких-то две остановки. Но папа всегда встречал, а мама его всегда ждала.
— Тебе повезло. Здорово, когда такие отношения, — без зависти заметила Тамара.
— Это да, — вздохнул Женя. — Только вот не молодеют же. Мама квохчет над папой, а потом плачет мне в трубку: «Как я без него буду!». Я ее успокаиваю, отец умирать-то не собирается. А мама заранее плачет. Она вообще чуть что, сразу в слезы.
Тамара с улыбкой качала головой. Она думала, у нее будет так же. Не вышло. А станет ли Соня через двадцать лет приносить чай Николаю и заботливо поправлять подушку? Поведет ли его по врачам? Будет ли следить за его питанием? Впрочем, это уже не ее проблема.
Солнце начинало согревать воздух, по веткам винограда между проклюнувшимися листочками, запрыгал взъерошенный воробей. Он отчаянно ругался, оглядываясь по сторонам и кося желтым злым глазом. Тамара тоже повертела головой: «На кого это он так? С женой поругался?»
— Кыш! — махнула она рукой. — Громкий какой!
Воробей ее совершенно не испугался, он давно привык прилетать в этот двор и собирать крошки, которые Тамара частенько выбрасывала прямо на подсохшую землю. Звонко залаял Пушок, а у Петровны в пристройке заорали петухи и закопошились сонные куры. День на юге длинный, потому что солнце встает рано.
Она зашла в дом и заварила себе чай. На здешнем рынке раздобыла душистые травки, совсем не такие, какие у нее были раньше. А Женя привез ей несколько больших пакетов чая, настоящего, из Китая. Раздолье для чаепитий! Особенно на веранде. Тамара налила себе большую, похожую на супницу, прозрачную кружку и снова вышла на улицу. Зажмурилась. Солнце разыгралось, брызжет вокруг слепящими лучами. Можно уже и без платка сидеть в кресле, только вот овчинные тапочки снимать Тамара не спешила. Знала, от сырых досок еще холодно.