— Нил — кормилец Египта. Ты сам видел: только возле него, возле воды, живут люди. Но Нил — коварный, своенравный, жестокий кормилец. Когда он разливался, выходил из берегов из-за тропических дождей, выпадавших не здесь, а значительно выше, где-то в верховьях реки, может, где-нибудь даже на экваторе, тогда вода мчалась с неудержимой силой. Она все сметала на своем пути: дома феллахов, людей, животных, посевы.
Люди не знали, что делать с рассвирепевшей рекой, как ее утихомирить, умилостивить. Они думали, что провинились перед рекой, поэтому она и бушует. Вот тогда и пришло жрецам в голову, что нужно задобрить Нил, принести ему жертву.
Давно это было, еще во времена фараонов. И в бурную, стремительную, мутную воду реки люди стали бросать самую красивую в стране девушку.
Этот обряд настолько вошел в жизнь, что в некотором роде сохранился даже и до наших дней. Теперь, когда Нил выходит из берегов, под крики людей, под звуки тамтамов, бросают в воду… красиво разрисованную куклу…
В комнате было темно.
— Ты спишь? — спросил он.
Я не ответил. Его рассказ произвел на меня такое впечатление, что я не хотел, не мог говорить. Я думал о том страшном времени, когда красавиц топили в реке. Перед моими глазами ожила страшная картина.
…На обоих берегах Нила стоят люди, много людей. Жрецы ведут за руки красивую девушку в белом длинном платье невесты, невесты Нила. На голове у нее — венок из цветов. Из глаз текут слезы. Старые жрецы с худыми темными лицами успокаивают ее, говорят, что она должна гордиться, ибо на нее пал выбор стать невестой самого бога Нила. И что будет она жить в роскоши в подводном царстве, в той, новой для нее жизни. И, возможно, она и вправду успокаивалась. А может, и нет. Потом играли на флейтах, свистели на дудках, пальцы музыкантов выстукивали на тамтамах, люди распевали дикие песни. Тут же присутствовал фараон. Красавицу брали за руки, раскачивали и… бросали в реку.
Захлебываясь в воде, она понимала, что тонет. И не сопротивлялась. А вода несла ее и несла вдоль берегов, мимо людей, кричавших и прыгавших от радости, мимо жизни. И долго еще людской гомон стоял над Нилом…
И так каждый год. Новый разлив реки — новая жертва. Да и не в одном месте, а повсюду, по всему течению Нила.
Я думал о страшной той жизни, о дикости и темноте людей. И еще — что это никогда больше не повториться. Люди наконец утихомирили могучий Нил, построили плотину…
Утром мы ехали на плотину, ехали в автобусе, который вез рабочих-строителей. Мой замечательный гид — папа — рассказывал по дороге:
— Они выросли одновременно — город и плотина. Всего десять лет назад на месте города были гранитные горы. Суан, по-арабски, — розовый гранит. Асуан — город высотной плотины. В Асуане уже насчитывается сто тысяч жителей. Это не только строители плотины и города. Развивается химическая промышленность, которая дает удобрения сельскому хозяйству; добываются железная руда, мрамор, гранит…
Живут здесь в основном нубийцы… Ноб означает — золото. Нубийская пустыня богата золотом…
Я ехал и думал, что уже ничто не сможет меня удивить: столько повидал за последние дни. Подумаешь, плотина — перегородка через реку!
Было утро, шесть часов. Рабочий день здесь начинается рано. Но зато заканчивается в два часа дня. Дальше работать невозможно. Жара.
Слева от дороги виднелось легкое ажурное строение. Я узнал его, это вокзал. Сюда приходят поезда из Каира и направляются в Каир. Каждый день пять поездов. На одном из них мы и приехали. Из Каира в Асуан можно также приплыть по Нилу или прилететь самолетом.
Нас обгоняли машины с зубрами на капоте — наши минские самосвалы.
Мы выехали за город. Слева и справа гранитные горы.
— Дорогу пробили в горах, — говорил папа. — Здесь всюду гранит. Пустыня — это гранит, покрытый песком. Три года строили дорогу. Зато более прочной нет, наверное, во всем мире.
За окном снова пустыня и снова виден караван верблюдов.
— Может, купить тебе верблюда? — улыбнулся папа, — в воскресенье базар. Верблюд стоит сто фунтов.
Я понимал, что он шутит. Зачем мне верблюд? У меня есть маленький, игрушечный. Я посмотрю на него и вспомню, как ездил на настоящем.
На несколько минут автобус остановился возле фараоновских каменоломен.
— После плотины ты уже не захочешь сюда ехать, — сказал папа. — А посмотреть стоит.
Мы вышли из машины.
Еще пять тысяч лет назад здесь добывали гранит для храмов, высекали статуи, колонны, обелиски.
Один и теперь лежит, обелиск Хатшепсут, — отшлифованная глыба весом 1100 тонн. Обелиск раскололся, когда его подымали, чтобы по Нилу отправить в Карнакский храм.