Глава 3
***
Аннета улыбалась и хотела что-то сказать. Она в который раз вышла из реки, и, не стесняясь наготы, беззвучно плыла грациозной поступью, нет — неторопливым плавным бегом и подрагиванием девичьих грудей и развевающихся волос — естественностью, лишённой комплексов. Молодая женщина перехватила взгляд, приоткрыла ротик и, показав краешек язычка, погрозила пальчиком. Дрогнули ресницы серых неземных, глаз. Егор покраснел как мальчишка, застигнутый врасплох, но не отвернулся. Без монументальной тяжёлой классики форм греческой богиня Афродиты и нынешних узкобёдрых поп-див, Аннета намеренно кокетничала перед своим творцом, не переходя при всём том, приличий. Надела трусики, модную вышиванку со шнуровкой, заправила в джинсы стройные загорелые ножки.
— Ты забыла обуться, — забормотал какую-то нелепицу Егор, не сводя глаз с намокшей рубахи на груди и двух коричневых кругляшей с заветными кнопочками. — По гальке неудобно босой, Анн.
— Егор, почему ты так на меня смотришь? — серые глаза Анн заглядывала в самую глубина естества Егора. — Ты что, никогда не видел обнажённых женщин, а то у меня такое чувство, что рассматриваешь детали и ищешь недостатки в своей программе. Расскажи мне лучше о Земле? Ты обещал вчера, да так и забыл.
— Я не забыл, милая, — Егор привлёк женщину к себе. — Что за мужик, если он отворачивается от женской красоты. Я же не педик какой.
— Я пошутила, глупый, — Анн обвила ему шею, впилась губами, прислонилась двумя желанными кнопочками.
— Анн, я… - и тогда вдруг всё прервалось в который раз. Аннету поглотила туман и всепоглощающая темнота; чужие, постороннего мира запахи и встревоженный, рядом голос: — Мой мужчина — Гор, проснись.
— Что опять случилось? — Егор шумно засопел и перевернулся на спину, недовольный прерванным сном. — Что там? — он сбросил шкуру-одеяло. Жена Арта склонилась над деревянным лежаком-софой и бессвязно зашептала: Снова, снова прилетела лодка. Кхоры забрались в пещеру богов и долго находились там, а теперь лодка опустилась и все боятся. Отец приказал мужчинам готовиться к битве.
— Я понял, — Егор зачерпнул пригоршнями воду и сбрызнул лицо.
— Кхоры хотят говорить с тем, кто пришёл из-за гор, — встревоженная не на шутку Арта вопросительно смотрела на Егора.
— Вот и хорошо, — Егор обтёр лицо и пригладил короткую бородку. — Хорошо, — задумчиво повторил он. — Всё будет хорошо, ведь я — бог. — Егор грустно усмехнулся жене и нежно провёл по волосам. За прошедшие семь лун многое произошло в племени тор-а и ему не привыкать к неожиданностям судьбы. Земля и прошлая жизнь казалась нереальной и сказкой, настолько Егор влился в жизнь народа охотников и стал своим среди своих…
— Ты опять разговаривал со своей богиней Аннетой, — уколола Арта. — Пусть она только сунется сюда. Я её быстро отправлю к царство Слона.
— Глупая ты Арта, — Егор потрепал причёску "а ля митгарт" жены. Арта и усмехнулся, представив как две женщины из двух разных миров, рвут сопернице волосья.
***
Три луны назад, вот так же началось утро…
— Уходи. Уходи, тебя хотят убить. Узколицый собирает народ, — торопила Арта.
Сон мгновенно испарился, уступив место реальности. Арта дрожала: — Уходи в пещеру богов. Я собрала тебе в дорогу необходимое на первое время. Узколицый подговорил охотников. Он утверждает, что ты вовсе не бог, а настоящие боги рассердились на нас и отобрали огонь. Уходи, сейчас все придут к нашей хижине. Я умру, но пропущу никого. Уходи и спрячься в дальних пещерах горских богов Тона, за озером, я приду завтра к тебе, а когда всё утихнет, вернёмся.
В подтверждение слов Арты послышались визгливые крики Узколицего и многоголосый гомон тор-ан. Егор потянулся за мечом и вовремя: в хижину ворвались возбуждённые охотники и Тор-Ал.
— Я никого не звал в мой дом, — загремел недовольством голос Егора. — Всем — вон отсюда и ождить снаружи! — Охотники растерялись неожиданным отпором, а Тор-Ал незаметно подал знак поддержки: три отогнутых пальца. Егор ответил тестю медленным морганием, буднично набросил шкуру и пристегнул к поясу ножны с мечом.
— Боги, о боги! Нас покинули боги — неподалёку хижины заламывал руки Узколицый, изображая крайнюю степень скорби. В другое время Егору подобный бенефис показалась театральной хохмой-розыгрышем, Однако ничего даже отдалённо напоминающего хохму в хмурых и разъярённых лицах толпы не было да и быть не могло.