Нельзя обойти стороной и тему арбитров. Со стороны клубов на них осуществлялось кошмарное давление, они ошибались, а весь мир считал, что судьи — продажные сволочи. Намекали на то, будто бы мы с ними обо всем договорились. А мы выигрывали все матчи со счетом 1:0, еле-еле держась на ногах от усталости. В нашу пользу не давали чистых пенальти, а вот в ворота нашего соперника, «Велес Сарсфилда», вообще никогда не назначали 11-метровых. Что я тут мог сказать? Что договорились с ними? Поэтому со мной и приключилась та знаменитая история с четвертой желтой карточкой.
Приближалось «класико» с «Ривером», и на моем счету было уже три предупреждения. Еще одно — и я получал дисквалификацию. Можно было проводить выборы в стране по поводу того, должен ли я был нарваться на желтую карточку в матче против «Банфилда», чтобы гарантированно принять участие в «класико» или нет? Бред какой-то! А если бы я нарвался на красную? Так вот и обстояли дела… А в перерыве ко мне подошел главный судья матча, Уго Кордеро, и спросил: «Диего, хочешь, чтобы я тебя предупредил?». Я захотел его убить прямо на месте: «Что?! Предупреди меня, если я того буду заслуживать, и перестань пудрить мне мозги, я и так уже слишком часто оказывался во всяком дерьме, чтобы ввязываться еще в одну передрягу». Чем все закончилось? Тем, что он мне все-таки показал «горчичник», как будто бы мы действительно обо всем договорились.
Это спасло мою карьеру от досрочного завершения. Я не раз попадал в неприятные ситуации наподобие тех, что вынудили меня уйти из «Севильи», уйти из «Ньюэллз Олд Бойз». Мне доставляло — и доставляет — удовольствие играть в футбол, но если футбол заставляет плакать моих дочерей, я посылаю этот футбол в п…у. И хотя я благодарен ему за все, что он мне дал, для меня гораздо важнее улыбки Дальмиты и Джаннины, а не тридцати миллионов аргентинцев… И здесь не может быть никакого сравнения.
Мой контракт с «Бокой» истекал только через два года и я мечтал о том, чтобы в следующем сезоне сыграть в Кубке Либертадорес. Но для этого нам нужно было выиграть чемпионат, и я был скорее подавлен, чем взбешен. И в этом не было ничего хорошего, потому что лучшей мотивацией для меня всегда был вызов. А тут еще нас обыграл «Расинг» 6:4, и Маурисио Макри выиграл выборы президента клуба, и Алегре с Эльером должны были сложить полномочия.
Для меня это было жестоким ударом: я оказался в состоянии «грогги», и уже не смог оправиться от этого удара. Я даже не принял участия в заключительном матче сезона против «Эстудиантес», когда еще существовала минимальная вероятность завоевать чемпионский титул. Все было кончено.
Пошли разговоры о преемнике Марсолини, который ушел с поста главного тренера в самом конце чемпионата. И когда настало время называть конкретные имена, у меня произошла первая стычка с Макри, которому я сказал, что если придет Билардо, в «Боке» и духу моего не будет. И я решил предстать перед теми, перед кем действительно должен был это сделать — перед болельщиками «Боки». 16 декабря я вышел на поле стадиона «Ла Бомбонера», который был молчалив и холоден как никогда за все время, что я провел в «Боке». Я был возбужден, говорили, что это будет мой последний матч за «Боку». Я поднял вверх глаза и руки, как это делал всегда, и обнаружил кучу пустых желтых кресел и два полотнища. На одном было написано: «Спасибо за чемпионат», а на другом: «Сколько можно?! Хватит играть с инчадой! Хватит набивать карманы деньгами без побед!». На этот раз я почувствовал себя виноватым перед теми, кто каждое воскресенье заполнял «Ла Бомбонеру» до отказа, чтобы посмотреть на Марадону. Когда матч закончился со счетом 2:2, пять тысяч бедных болельщиков начали кричать: «Диего, не уходи! Диего, не уходи!». И я решил, что буду играть за «Боку», с Билардо или без него. В очередной раз я поступил так только ради людей. Я спустился в раздевалку, позвонил Копполе и сказал ему: «Ступай и договорись обо всем».
Тем временем я занялся другими делами: в январе 1996 года я принял участие в кампании «Солнце без наркотиков» и публично признал свое пристрастие к кокаину. Единственное, что я хочу сказать: я сделал это ради детей. Я произнес тогда свое знаменитое: «Я был, есть и буду наркоманом» для того, чтобы показать, насколько в нашей стране распространена наркомания… Наркомания проникла во все сферы жизни, и я не хочу, чтобы от нее пострадали дети. У меня две дочери, и мне показалось, что было бы хорошо сказать все это; это была моя обязанность как отца и обязанность как личность. Жаль, что ничего хорошего из этого не вышло; наркомания оказалась слишком сильна, чтобы ее мог остановить Марадона. В то же время я четко понял: власть имущие не хотят, чтобы это произошло, и я для них не более чем дымовая завеса. И хватит об этом.