Поэтому я говорил и продолжаю говорить: я не могу быть таким чудовищем, каким меня пытаются представить. Я читаю это в глазах моих сестер, которые по-прежнему любят меня. Ане уже пятьдесят, и мы с ней все так же обнимаемся и целуемся как дети. Я разговариваю с ними и спрашиваю, как идут дела у Аны, у Кити, у Мари, у Кали… Я купил огромный дом, потому что Бог дал мне такую возможность и сказал мне: «Сюда смогут приходить все», и теперь в этот дом могут зайти все мои родственники. Мы прекрасно помним те времена, когда мы ввосьмером ютились в одной крохотной комнатушке, размерами меньше, чем кухня в моем сегодняшнем доме.
Рядом со мной всегда находились те, кого я хотел видеть, кому я доверял. Я хотел бы вернуть дружбу только двух человек — моих братьев Лало и Турко, которые отдалились от меня. И когда я пишу эти строки, я не думаю о них как о друзьях. Это глубоко личное, это глубоко внутри, и порой из-за нахлынувших воспоминаний на глаза накатывают слезы. Я хотел внушить им определенные истины, но по разного рода причинам не сумел этого сделать, и они выскользнули из моих рук. И я надеюсь, что когда-нибудь, пусть даже в старости мы с ними сможем стать, если не близкими друзьями, то хотя бы приятелями.
Ну а сегодня моим самым дорогим, близким и верным другом является Гильермо Коппола. Он — мой кумир… Такой же кумир, как те, что были у меня раньше… А теперь давайте вернемся к футболу.
Если бы меня заставили составить символическую сборную из тех игроков, с которыми я сталкивался в период с 1979 по 1997 год, это стало бы для меня приятной работой. Но в то же время это меня ни к чему не обязывает. Но я бы составлял ее один, без посторонней помощи. Как всегда, понятно?
Итак, в моей сборной играли бы пять человек: Фильол, Пассарелла, Кемпес, Каниджа… и я. Я говорю «пять», потому что с моей стороны было бы несправедливо не включить сюда многих, кто этого заслуживает наравне с остальными. В этой сборной нашлось бы место и добрым друзьям, и злобным монстрам. Впрочем, к этой пятерке я мог бы добавить Хуана Симона, который чего только не вытворял на юниорском Мундиале 1979 года; феноменального Тарантини с потрясающей выдержкой. Вальдано, который умен как на поле, так и за его пределами; Руджери, потому что тот с самого юного возраста смотрел только вперед; Бурручагу, потому что так как он, с полуслова, меня понимали очень немногие. Я внес бы в этот список Батисту, которому не нужно было бежать для того, чтобы отобрать мяч; Энрике, который говорит, что это он начал ту атаку, которая завершилась моим знаменитым голом в ворота англичан в 1996 году; Олартикоэчеа, потому что на каждый матч он выходил как на последний. У меня играли бы Барбас, Паскулли, Джусти, Гальего, Диас, и обязательно Бочини, кумир моей юности.
Конечно, я не забыл бы о своих друзьях, хотя имена некоторых из них не говорят ничего широкому кругу болельщиков, но для меня они значат много больше, чем просто футболисты: «Негро» Каррисо, «Табита» Гарсия, «Гуасо» Доменеч…
Друзья, друзья, друзья. Как, например, Каниджа, хотя я не знаю, может ли он сказать обо мне то же самое. Я очень уважаю «Рыжего» Макалистера, и огромное впечатление на меня производит колумбиец Бермудес. Потрясающее впечатление! Я уже говорил о том, что если я вернусь в «Боку», то капитаном будет уже он; и он им стал — похоже, что Карлос Бьянки меня читает.
И если иметь в виду человека, который собрал бы в себе лучшие качества этих футболистов, то это будет Альфредо ди Стефано. Я имел счастье находиться рядом с ним во время интервью, вручения различных премий. Я его люблю, он меня любит и, несмотря на существенную разницу в возрасте, на многие вещи мы смотрим одинаково и понимаем друг друга с полуслова. Однажды, в 1988 году я пригласил Альфредо в Неаполь на одну из телепередач, в которой принимал участие, и когда настал момент представить его телезрителям, меня охватило настоящее волнение… В Аргентине, до отъезда в Испанию я много слышал о том, кто такой ди Стефано, но до конца еще не понимал, насколько это значимая фигура в мировом футболе. Истинные масштабы его таланта я узнал в Испании, когда выступал за «Барселону». Там я понял, что он был послом аргентинского футбола, самым великим за всю историю. Тогда я сказал ему это, и он ответил мне на лунфардо1: «Брось, парень, ты говоришь мне это, потому что ты мой друг». Примерно так же говорил и толстяк Анибаль Тройло, величайший бандеонист2 Аргентины.