— А то как же, — согласно кивнул Мельник. Он тоже с любопытством пытался прочесть текст на странице, красиво оформленной в сине-гранатовых клубных цветах. — Все взносы плачу тютелька в тютельку. Собрания разные посещаю, политинформации. Работу по просвещению Динамита нашего веду.
— Да я не о том, — отмахнулся от него Юрка. — Кончай придуриваться, что ты как маленький? Тут ведь другое. Сам подумай, как может наш человек переехать к махровым фашистам? Они ведь против нас в войну целую часть отправили. Как там она называлась…черт, совсем из головы вылетело.
— «Голубая дивизия», — подсказал Эштреков приятелю. — Под Ленинградом отметились, суки. И вообще. Мне фронтовик один рассказывал. Их так из-за цвета форменных рубашек называли.
— Уроды, — веско сказал Яшин и брезгливо бросил приглашение на стол.
— А вот так делать не надо, Лев Иванович, — вырос, как из-под земли, за плечом голкипера чекист. — Не будем обострять. Тут ведь репортеров полным-полно. Так зачем давать им повод для разного рода инсинуаций? Давайте поступим следующим образом, товарищи, — он обвел пристальным взглядом сидящих за столом футболистов. — Вы сейчас заберете эти приглашения с собой, а, скажем, утром, после завтрака, сдадите их мне. Надеюсь, никто не попытается сделать вид, будто забыл или потерял эту бумажку, правда?
— Дурных нема, — проворчал Яшин. Лев Иванович взял со стола свое приглашение, сложил его пополам и засунул во внутренний карман клубного пиджака. Остальные динамовцы последовали его примеру. И лишь Ривелино, как ни в чем не бывало, продолжал читать предложение испанского футбольного гранда. Ну, ему, черту нерусскому, было простительно.
— Дани, — обратился к Мельнику бразилец спустя некоторое время. — Скажи, а почему вы так отреагировали на слова сеньора президента? Обычное ведь дело, что здесь такого?
— Война между нами случилась, — вздохнул Данила. — Страшная война. Крови много пролилось. И забыть такое вряд ли получится. Поэтому, если кто и решится принять подобное предложение, то выход только один — бежать! Знаешь, как знаменитый Пушкаш в «Реале» оказался? Вот так и никак иначе. А это, сам понимаешь, означает, что для СССР этот человек станет предателем. И дорога домой ему будет навсегда закрыта.
— Ты шутишь, Дани? — не поверил ему Ривелино. — Как можно считать предателем человека лишь за то, что он хочет играть в футбол в хорошем клубе?
— Вот так, — беспомощно развел руками Мельник. — Ты суслика видишь? А он есть.
— Что?!
— Да, не обращай внимания, — нервно хохотнул Данила. — Просто одна шуточная фраза из кинофильма. Скажи лучше, дружище, чего такой смурной сидишь весь вечер?
— О, ты заметил? — поник Ривелино. Помялся, а потом наклонился поближе к одноклубнику и тихонько сказал. — Ты только никому не говори, но сегодня в отеле ко мне подходили люди из итальянского «Ювентуса». Говорили много хороших слов, сулили много денег. — Бразилец тяжко вздохнул.
— Погоди, дай угадаю, — засмеялся Мельник. — Тоже к себе играть звали?
— Звали, — не стал отрицать Ривелино. — Но с одним важным условием.
— И с каким же? — невольно заинтересовался Данила.
— Что я уговорю тебя тоже уехать к ним. Даже чек дали. Подпись на нем есть, а строчка для суммы пустая. Сказали, что ты можешь сам ее проставить.
— Бл…дь!
Глава 27
Прием закончился далеко за полночь. А утром безжалостный Голодец пробежался по номерам и поднял игроков на зарядку. Футболисты терли заспанные лица, отчаянно зевали, втихаря ругали распоследними словами назойливого Таракана, но все же вышли на улицу. Привычно выстроились в колонну и легкой трусцой направились на пробежку. Постепенно втянулись, разогрелись и вскоре уже с шутками и смехом наматывали привычные километры по живописной набережной Женевского озера.
Правда, поскольку город раскинулся на склоне горы, спускаться к воде было одно удовольствие. Беги себе в охотку, да глазей по сторонам, радуйся солнышку. Но вот потом подниматься вверх…история умалчивает, как долго икалось Голодцу после всех тех, прямо скажем, не самых лестных эпитетов, которыми его то и дело награждали игроки.
— Как они здесь только живут, — ворчал, пыхтя, словно паровоз, Яшин. — С виду улица. Над нею мост. А над этим мостом еще один! Какой-то дурацкий лабиринт. Не поймешь сразу, куда идти-то надо. И ноги сотрешь до колен по этим лестницам. А Таракан еще бегать по ним заставляет.
— Так собор у них в центре, его отовсюду видно. Вот же торчит. Нотр-дам — как в Париже. А еще карту можно посмотреть, Лев Иванович, — заикнулся было Володька Долбоносов.