Супер, да? Сказать миру, что Ринго был даже не лучшим барабанщиком The Beatles. Я помню, как читал его интервью в Modern Drummer – я не пропускал ни одного выпуска, – в котором он говорил, как люди относятся к его «забавным маленьким сбивкам». Было видно, что его это уже раздражало. «Это не забавные маленькие сбивки. Они очень серьезные», – говорил он. Действительно, в A Day in the Life, например, они потрясающие, сложные, самобытные, оригинальные. Совсем не такие простые, какими могут показаться. Меня можно было считать поклонником Ринго, и я совсем этого не стеснялся.
Итак, «Эбби-Роуд», вечер четверга, конец весны – начало лета 1970 года. Я сидел со своими конгами, справа был Ринго Старр, слева – Билли Престон. И где-то там же находились Джордж и Клаус. Мы должны были записать песню Art of Dying.
«Что ж, давайте сначала сыграем песню Филу?» Никто не сказал этого. Ни Джордж, ни Ринго, ни Спектор. Никто также не сказал: «Вот партитура, Фил. Смотри, вот здесь ты вступаешь». Джордж не подошел и не сделал этого. Он ничего мне не дал. Он стоял невдалеке и занимался своими делами.
Вместо всего этого, я слышу: «Раз, два, три, четыре!»
После первого довольно осторожного тэйка[24] я ошибаюсь. К сожалению, это была моя не последняя ошибка. В тот период я особо не курил сигареты, но я так сильно нервничал и так сильно хотел хорошо сыграть, что спросил у Билли Престона: «Можно, пожалуйста, сигаретку?»
«Конечно, дружок».
И вот я уже курил одну за одной без остановки. Я взял парочку у Билли и стрельнул несколько у Ринго. Я чувствовал себя не очень хорошо, и не потому, что я быстро скуривал все сигареты. Я чувствовал, что начинал действовать всем на нервы. Спустя много лет на Mojo Awards я должен был представить Ринго для получения награды и заранее купил ему пачку «Мальборо». К сожалению, я заболел и не смог приехать на церемонию. Я до сих пор должен ему пачку.
Вскоре Билли начал кричать на меня: «Черт, мужик, купи себе сигарет!» Ну, по крайней мере его лицо выражало именно это. Это был единственный по-настоящему неловкий момент за весь вечер. Как минимум мне так казалось.
Вечер продолжался. Мы играли и играли, а я все дымил и дымил (и все стрелял[25] и стрелял). На мне были наушники, и я слышал указания Спектора: «Итак, давайте только гитару, бас и барабаны… А теперь только бас, клавиши и барабаны…»
Возможно, именно так у него получились замечательные записи. И каждый раз, когда он говорил «барабаны», я начинал играть. Я предпочитал не рисковать и перестраховываться, чем слышать знаменитый, всегда готовый обрушиться на тебя, страшный крик Спектора: «Почему ты не играешь, а?» Поэтому я играл и продолжал играть. Наверное, я старался чересчур сильно потому, что не был перкуссионистом и из-за волнения. В общем, я давал жару. Через час мои руки были в огромных мозолях и в крови. Гораздо позже у меня был подобный опыт работы с любимым перкуссионистом Элтона Джона Рэйем Купером – отличным музыкантом, который умел хорошенько поддать, а потом поддать еще. На стене была кровь. Неудивительно, что Элтону Джону он нравился.
Мы прогнали песню двенадцать раз, но меня пока так и не просили сыграть что-то определенное. Поэтому я просто делал так, как считал нужным. Я продолжал играть, и играть, и играть. За все это время Спектор не сказал ни слова о том, как я ему, что немного настораживало. Но я просто пытался не держать ритм, не ошибаться и не выбиваться из общего звучания.
В какой-то момент ко мне подошел водитель Мартин. «Все хорошо, Фил?»
«Да-да, отлично… Не будет сигареты?»
В конце концов после того, как мы тысячу раз сыграли Art of Dying, я услышал судьбоносные слова Спектора: «Хорошо, ребята. Парень на конгах – готов начать?» У меня даже не было имени. Но хуже было то, что он даже не слышал, как я играю. Ни разу.
Я стоял, смотрел на свои окровавленные руки, чувствовал небольшое головокружение из-за выкуренных сигарет и думал: «Спектор, ты ублюдок. Я стер свои руки в порошок, а ты даже не слушал меня».
Билли и Ринго, стоявшие по бокам от меня, смеялись. Я чувствовал, что они сочувствовали мне. Они видели, как усердно я работал, и понимали, как сильно в такой ситуации мог волноваться подросток. Как он весь вечер нервничал. Каково это – чувствовать такое воодушевление и быть так жестоко униженным.
Но по крайней мере это было хотя бы небольшим шагом вперед, и мы сыграли песню еще несколько раз. А затем все вдруг исчезли. Вот так вот. Я вышел в фойе, подошел к таксофону и позвонил Лавинии: «Угадай, где я был? На «Эбби-Роуд»! С The Beatles!», что на самом деле подразумевало: «Черт возьми, я не верю, что мне так повезло. После такого тебе следует быть со мной особенно ласковой!» У меня даже руки перестали болеть так сильно.