Никогда не забывали евреи того, что после египетского плена они создали государство, и что Саул, Давид и Соломон вряд ли уступали в величии Габсбургам, Стюартам и Романовым; память о родной земле еврейский дух увековечил в каждодневной молитве. Не забывали евреи и того, что варвары дважды разрушили Иерусалимский Храм в знак презрения и вражды к иудеям, и что изо дня в день и из века в век их обделяли, били и убивали только потому, что они -евреи; они, евреи, давно увековечили память о мучениках и Храме. Храме, где их предки, облаченные в прошитое золотом платье, совершали служение незримому Богу в то время, когда предки нынешних ноблей, кичащихся утонченностью, рыскали в лесах, помышляя об убийстве зверя и красуясь повязками из шкуры зверя уже убитого… Память обо всем, что было с предками, воспринимается евреем как воспоминание о том, что приключилось с ним самим. Оставаясь с Богом даже наедине, он обращается к Нему как к "нашему Богу и Богу отцов наших". В этом обращении выражена не только цельность и единство времени – мы и отцы, но цельность евреев в пространстве: Бог не только мой и отца моего, но наш и отцов наших. Вот почему еврейский дух как таковой остался тем же, чем он был до катастрофы и до победы: еще одно свидетельство его надысто-ричности, еще одно проявление вечного народа и его "пребывания у цели", где он терпеливо дожидается всех остальных, погруженных в коловорот истории.
Если этим двум событиям и предназначено было научить чему-нибудь кого-нибудь, то им должен был быть остальной мир. Один из самых осторожных теоретиков антисемитизма, француз М. Мюре писал в начале нынешнего века в известной книге "Еврейский ум", что в своем "индивидуализме и надменности еврей задумал заменить социальный строй фантазиями и химерами. Он выказал и выказывает полную неспособность к общественной жизни, и особенно не способен на жертвы, требуемые общественным благом. Индивидуализмом можно объянить также неспособность еврея к военному делу".
Теперь уже, после того, как, скажем, русскую революцию вдохновили и возглавили евреи, мечтавшие о лучшем социальном строе; после создания Израиля, – государства, как и любое другое, со своей общественной жизнью и со своей историей воинского и каждодневного гражданского героизма, – теперь уже любому мюре было бы труднее убеждать в правоте своих идей своих же французов. Другой теоретик, русский по рождению, будучи по праву убежден в том, что "книга Мюре найдет своих читателей в России, как она нашла их во Франции", писал в предисловии к ней, что "гонимый Израиль готовится наложить на всех свое иго" и предупреждал, что "всемирный кагал распнет современное человечество на золотом кресте". Что ж, подобные строки без особых усилий найдут читателя не только в нынешней России, однако, после катастрофы шести миллионов доказывать их "прозорливость", пожалуй, труднее…
Итак, "остальному" миру было что уразуметь на уроках названных событий, однако он проявил к этому минимальное рвение: скрытая или неприкрытая неприязнь к евреям вооб-ще или к Израилю в частности остается – за редким исключением – столь же традиционной, сколь одновременно логически объяснимой и мистически непостижимой.
Единственные, кто попытались измениться в свете катастрофы или торжества, оказались те же евреи. Мы являемся последними евреями, или первым поколением новой еврейской расы, говорили первые русские сионисты. Некоторые пошли дальше: одно из двух – нам суждено либо оказаться последними на земле евреями, либо первым поколением нового еврейства. Подобный экстремизм был и есть понятен. "Изысканный" Мюре объяснял миролюбивость еврейства его военно-политической бездарностью, но отнюдь не нравственным его кредо. Мудрено ли, если находятся евреи, которых пусть и можно уговорить пропускать мимо ушей подобные "откровения", то трудно заставить оставаться миротворцами, когда более "одаренные" воители объявляют резню еврейству или еврейскому государству, что одно и то же. В целом, однако, дух еврейства остается тем же, чем был всегда – настолько чутким к принципам Библии, что с ходом веков вырастает до значения совести человечества: "евреи не спят и спать никому не позволяют."