Выбрать главу

Можно ли, однако, воспринимать все это как отличительную черту иудаизма? Можно ли это обнаружить где-нибудь еще под каким-нибудь другим именем? В чистой форме этого нельзя найти больше нигде, причем этого невозможно найти даже в самом иудаизме, где, так сказать, первозданно-чистая идея погрязла в многочисленных культовых предписаниях и обрядах. И все-таки именно иудаизм представляется мне одной из наиболее чистых, полноценных и действенных проявлений этого чувства, – и это прежде всего потому, что основополагающий принцип иудаизма – освящение жизни…

Там же

Изречения

Открытие деления урана угрожает человечеству не больше, чем изобретение спички. Дальнейшее развитие человечества зависти не от уровня технических достижений, но от его моральных устоев.

Государство для человека, а не человек для государства.

Наука без религии – что хромой, и религия без науки – что слепой.

Образование – это то, что остается после того, как забыто все, чему нас обучали.

Большинство ошибок обусловлено тем, что человеческий мозг склонен принимать символ за живую реальность.

Я верю в Бога Спинозы, который являет себя в гармонии сущего, но не в Бога, который возится с судьбами и поступками людей.

Бог изощрен, но Он не злонамерен!

Нет ни одной идеи, в которой я был бы уверен, что она иыоер-жит испытание временем.

Я никогда не думаю о будущем. Оно наступает довольно быстро.

Если бы мы не жили среди нетерпимого, узколобого и дикого люда, я был бы первым, кто отверг бы принципы национализма во имя идеи о едином человечестве.

Тот, кто выступает сегодня против идеалов разума и личностной свободы, тот, кто с помощью грубой животной силы пытается насадить бесчувственный мир раболепия, не может не усматривать в еврее своего непримиримого врага.

Тяга к знаниям ради знаний, чуть ли не фанатическая любовь к справедливости, стремление к личностной независимости, – вот черты еврейской традиции, которая вынуждает меня благодарить Господа за мою принадлежность к этому народу.

Сегодня каждый еврей сознает, что быть евреем значит нести серьезную ответственность не только за свою общину, но также за все человечество.

Если моя теория относительности будет успешно доказана, Германия объявит меня немцем, а Франция – гражданином Вселенной. Если же моя теория окажется ошибочной, Франция заявит, что я – немец, а Германия возвестит миру, что я – еврей.

ФРЕЙД О ЮДОФОБИИ

Если учесть, что наука обрела в сегодняшнем мире статус религиозной моралистики древности, то австрийского психиатра Зигмунда Фрейда (1856-1539) можно уподобить самому Христу. Подобно последнему, Фрейд выделился среди коллег стремлением и способностью к синтезированию своих конкретных наблюдений и открытий на уровне всеприложимых истин. Если б даже не нынешнее заискивание перед науками, это обеспечило бы ему репутацию одного из видных мудрецов современности. Открытый им метод анализа психики был тотчас же признан как универсальное средство объяснения и формирования отдельной человеческой души. И не только: с помощью этого метода стало возможным объяснять не только поведение индивида в группе людей, но также поведение народа в истории. По сути дела, он оказался столь же универсальным, сколь марксова теория, с той, конечно, разницей, что если Маркс рассматривал триаду человек-общество-история с позиций заключительного ее звена, с позиций абстракций, то Фрейд – с позиций начального, с позиций конкретных фактов о человеческой психике. С Марксом его роднит и безусловно еврейский тип мышления, обусловленный самою традицией еврейского духа: известно, например, что еврейский мистицизм оказал на Фрейда решающее влияние.

Между тем, подобно тому, как "Зохар" – этот шедевр еврейской мистики – углублялся в область неочевидного с тем, чтобы обнаружить в очевидных библейских истинах иной, скрытый смысл, но непременно предельно понятный и предельно сообразный с земным разумом, – подобно этому Фрейд погружался в неосознаваемое с тем, чтобы пригнать его к человеческой способности понимания, ибо, как говорил он, "нет инстанции выше разума". Именно эта задача стояла перед Фрейдом, когда он пытался объяснить то, что стало в веках необъяснимым: ненависть всего мира к малочисленному племени евреев, так много сделавших для человечества, которое так мало им признательно.